Душеспасительная беседа

Потрясенный ее упорством и этим каменным молчанием, отец говорит:

— Раз ты отца и мать не признаешь, у тебя теперь один путь — в разбойники. Выходи на большую дорогу, грабь, режь, убивай!

Лена молчит.

Отец выбегает на улицу, падает в грязь на улице перед окном учительского дома, бьется в припадке, не то притворном, не то всамделишном, страшно сучит ногами.

Лена не выходит к нему на улицу.

Ее вызвали в милицию — хотели примирить с семьей. Лена сказала:

— Домой не пойду, хоть всю ночь тут у вас стоймя простою.

Так она сломала нерушимую и непререкаемую родительскую волю.

Некоторое время Лена жила у классной руководительницы Елены Трофимовны, нянчилась с ее маленькой Томочкой, помогала по хозяйству, пока не перешла в десятый класс. О ней уже знали в комсомольских организациях Гурьевска и Кемерова. Большая комсомольская семья опекала теперь юную кержачку, порвавшую со своей семьей.

Лене дали комсомольскую путевку, и она приехала в Антоновку. Она была угрюмая, худая, с диковатым, настороженным взглядом, говорила односложно.

В комсомольском комитете Запсиба ее встретили ласково и хотели послать на работу полегче — в столовую или в магазин. Лена отказалась:

— Не хочу никаких послаблений! Посылайте туда, куда всех посылаете!

Ее послали на раствор — дозировщицей. Оттуда она попала в знаменитую бригаду Игоря Ковалюнаса и стала одной из лучших каменщиц стройки.

В Антоновке Лена оттаяла быстро. В общежитии, куда ее послали, девушки жили дружно, коммуной. На танцы, в кино, на воскресники по строительству клуба, озеленению города ходили все вместе, одной стайкой. Вместе со всеми Лена танцевала вальсы и краковяки на танцплощадке, смотрела фильмы, пела, переживая, про девушку, которая влюбилась в приезжего моряка — и теперь «все зовут меня морячкой — неизвестно почему», и другие веселые и грустные песенки. Если задерживали подачу раствора, Игорь Ковалюнас, уходя в контору или в комсомольский комитет «ругаться», часто брал с собой на подмогу Лену, и она за словом в карман не лезла. От маленькой салаирской дикарки в ней не осталось и следа.

Она встретила Сашу, полюбила его. Сыграли веселую свадьбу. Жить бы да жить припеваючи. Но не тот характер у Лены Гуровой. По ночам она часто плакала, вспоминая сестер и братьев. Ей-то тут хорошо, а каково им в таежной кержацкой берлоге?! Ведь нельзя думать только о себе, жить только одним собственным счастьем!

И вот Лена и Саша идут в комсомольский комитет, рассказывают там о своем плане, получают грузовик, берут в помощь себе несколько друзей комсомольцев и мчатся в Салаир. Сегодня последний день школьных занятий, надо поспеть к последнему уроку, пока братика и двух сестер не увезли в тайгу. Скорей, товарищ шофер, жми на всю железку! На бешеной скорости летит грузовик. Ложатся под колеса километр за километром, остаются позади деревни, поселки, города.

В Прокопьевске машину задержал строгий постовой милиционер:

— Почему нарушаете, товарищ водитель? Почему едете по городу с недозволенной скоростью?

Комсомолец-шофер снял кепчонку.

— Потому, что промедление смерти подобно, как говорил знаменитый русский орел генералиссимус Суворов, товарищ старшина!

— Попрошу генералиссимуса Суворова и других русских орлов к правилам уличного движения не приплетать, товарищ водитель! — сказал милиционер еще строже.

На помощь водителю пришел Саша. Он толково и коротко рассказал, куда и зачем спешит комсомольский грузовик.

— Следуйте по назначению!

Строгий старшина взял под козырек.

В Салаир успели вовремя — как раз кончился последний урок. Поговорили с учителем. Тот сказал:

— Одобряю вашу идею, товарищи комсомольцы. Если ребята согласны, увозите!

Сестры — четырнадцатилетняя Зина, окончившая семь классов, и маленькая третьеклассница Таня — согласились ехать с Леной к ней в Антоновку, а братишка отказался. Сказал, потупившись:

— Отец скажет — поеду!

— Так и будешь весь век жить в тайге?

— Ну и что? Буду белок бить, отцу помогать!

Сестер Лена увезла. В комсомольском комитете для Зины и Тани достали путевки в пионерский лагерь, обещали и дальше помогать. А через день в Антоновку прикатил Гуров. Рыжебородый, в шляпе, в синей длинной рубахе и в шароварах, заправленных в сапоги с низкими голенищами, он производил тут странное впечатление. На него оборачивались: это еще что за «снежный человек»?

Часа три Гуров ходил по Антоновке из дома в дом, искал Лену и в конце концов нашел. Между отцом и дочерью произошел тяжелый разговор. На старшую из девочек — Зину — Иван Петрович махнул рукой: хочет уходить из семьи — пусть уходит! А о маленькой Тане сказал: «Не отдам!» Он привлек девчушку к себе, погладил по русой головке, поцеловал — девочка заплакала. И он тоже заплакал. Потом поднялся, взял девочку за руку и увел с собой.