Душевая, или Несколько заметок о рецепции гигиены в эпоху постмодерна

Гэри никогда не был в «Мулен Руж»: ведь для этого надо было добраться до Парижа, а мама всегда говорила, что в Париже очень опасно — ведь, увидев Париж, можно и умереть.

— Пока мы вас ждали, — рассказывал Оливер, — мы здесь все изучили. Жалко, не пускают на западную часть — там было священное место местных племен. Хотели посмотреть, но увы.

— Что, религиозный заповедник? — ехидно спросил Гэри, а сам подумал, что это было бы правильно, если бы гавайцам сохранили бы хотя бы один клочок земли, закрыв туда вход вездесущим туристам.

— Нет, — ответил Оливер, — военная база. Может, они там и практикуют что-то…. эзотерическое… Нам проверить не удалось.

— Я не знала, что на Гавайях были военные базы, — сказала Тамми.

— Перл-Харбор, — тихо подсказал Гэри.

Когда твоя жена иностранка, твой долг рассказывать ей об истории ее новой родины. В конце концов, она должна быть готова без запинки ответить на любой вопрос. Как звали отцов-основателей? Сколько их было? Что они основали, как звали мать-основательницу, в каком году она умерла и от чего?

Надо надеяться, что не от оспы.

— О, кстати, вам надо обязательно увидеть японское кладбище, — воскликнул Оливер. — Потрясающе интересно. Правда, Омо?

Омоту кивнула в ответ. На ней было открытое платье с таким большим декольте, что когда она потянулась к блюду с таро и жареным поросенком, Гэри заглянул внутрь и так увлекся, что пропустил момент, когда Оливер перешел к рассказу про этнографический поселок.

С другой стороны, две большие черные груди тоже представляют этнографический интерес — чтобы ни говорил на эту тему Фрейд.

— Главный прикол, — продолжал Оливер, — это чувак, который делает из пальмовых листьев всякую фигню. Ну, птичек или там шляпки от солнца. Лезет на пальму, срезает лист, спускается вниз и складывает вот это местное оригами. За несколько долларов, не помню даже за сколько.

— И что в нем прикольного? — спросила Тамми.

— Чувак не местный! Родом из Бруклина. Путешествовал по всему миру и осел здесь. Нашел, так сказать, незанятую нишу. Местные, мол, не любят лазить на пальмы. Боятся. Говорят, очень опасно.

— Ну уж не опасней, чем преподавать недорослям в Сити-колледже, — с обидой сказал Гэри.

Хотя чего обижаться — он-то уж точно не собирался лезть на пальму.

— На голову может упасть орех, — рассмеялся Оливер, — а когда ты на пальме — куда ты денешься? Не увернешься. Бум — и летишь вниз вместе с орехом.

Вот так и жизнь, подумал Гэри. Карабкаешься наверх, а потом получаешь по голове. С другой стороны, если остаться у подножья, то орех наберет большую скорость и уж точно проломит кумпол — с моим-то везением.

С соседнего столика донесся крик. Гэри повернулся: женщина в вечернем платье и туфлях на шпильках, поднявшись, кричала на своего спутника, развалившегося в кресле. После особо громкой тирады мужчина тоже вскочил и заорал в ответ.

— О чем они? — спросила Тамми.

— Не понимаю, — пожал плечами Гэри, — незнакомый язык. Но, кажется, ссорятся.

— По-моему, русский, — сказал Оливер, — помнишь, у меня была русская герлфренд, Лина, четыре года назад? Пару слов от нее выучил. Одно из них я только что услышал.

— И что оно означает? — спросил Гэри.

— Оно описывает ситуацию сильного кризиса, экзистенциального, финансового или эмоционального, — объяснил Оливер, — происходит от названия женского полового органа.

— Ужасно, — вздохнул Гэри, — русская культура всегда отличалась мизогинией. Взять хотя бы то, как Толстой относится к своим героиням…

— *** Толстого! — воскликнул Оливер, — секс — лучший способ изучения чужой культуры.

Гэри был потрясен широтой сексуальных вкусов своего друга. Любовница — да, но Толстой… старый бородатый русский, да к тому же умерший сто лет назад… нет, он предпочитает изучать Толстого по старинке.

— У меня, — продолжал Оливер, — есть своя персональная diversity program, как в твоем Сити-колледже. Вы ведь привлекаете талантливых студентов из разных стран, чтобы создать культурное разнообразие? Вот так и я подбираю себе этнических любовниц, чтобы лучше узнать все то, что создало человечество!

Гэри посмотрел на Омоту. Встретив его взгляд, она опустила глаза и аккуратно стала резать свинину на тонкие ломтики.

Оливер допил бокал и откинулся на спинку плетеного кресла:

— Помню, в колледже у меня была армянка. Сексуальная, красивая, все такое — но я не о том. Мы с ней, разумеется, иногда разговаривали — даже несмотря на молодость, мы ж все-таки не кролики, да? Ну и она мне, как водится, рассказывала про свою семью. Как приехали, откуда да почему. И вот у меня экзамен по истории — а я, надо сказать, на курс записался, а ходить забил. Ну вот, вытащил я там какой-то билет про вторую мировую, не помню уже про что конкретно, отвечаю кое-как, а профессор вдруг спрашивает: «А скажите мне, мистер Уоллес, какой народ пал первой жертвой геноцида в ХХ веке?» Я смотрю на него и сразу понимаю ответ. Говорю: «Армяне. В Турции, в 1915 году». И ухожу, унося с собой А+! Вот что значит этническое разнообразие!