Душевные омуты

Теперь вспомним странный образ, введенный Ницше: человек одновременно является пропастью и натянутым над ней канатом. Пропасть – это наша ужасная свобода, простор пугающего нас странствия; канат связан с нашей способностью преобразовать себя, выйдя за границы своих прошлых возможностей. Если мы по-прежнему несем в себе ограничения родительской семьи, своей культуры или своей индивидуальной истории, то мы действительно оказываемся в роли пассивных страдальцев, принимающих на себя удары судьбы. Если мы можем себя преодолеть и сделать шаг в пропасть, пройдя через воображаемую расщелину в психике, то у нас появляется больше оснований считать себя хозяевами своей жизни.

Все мы цепляемся за две несбыточные фантазии: веру в бессмертие и в надежду на чудо или на доброго волшебника. Заметим, что смерть не является ни одним из омутов, о которых идет речь в этой книге, хотя, вне всякого сомнения, какие-то размышления о смерти ежедневно нас посещают и, наверное, даже довлеют над нами. Так как Эго ищет безопасности, стабильности и власти, смерть для него является величайшей опасностью и самым мрачным антагонистом. Может быть, смерть принесет величайшее облегчение Эго, освободив его от мрачной и навязчивой предрасположенности. Если верить хинди, душа в процессе своего освобождения проходит через серию перевоплощений. Если верить буддистам, смерть – это дурной сон, иллюзия реальности, галлюцинация Эго. Выходя за пределы власти Эго, мы таким образом выходим за границы ложной дихотомии жизнь – смерть, которая приносит нам много страданий. Если верить христианам, существует загробная жизнь. Если верить иудеям, мы продолжаем жить в будущих поколениях. Во что бы человек ни верил, его отношение к своей смерти становится точкой отсчета для измерения глубины его жизни: душа восприимчива к тому, кто мы такие и что мы делаем.

Каждый из нас может с полной уверенностью сказать, что у нас внутри существует некое таинство, которое стремится к своему максимально полному воплощению, и, обращаясь к этому внутреннему таинству, мы ощущаем связь с таинством внешним. Начиная осознавать это таинство, мы ощущаем глубину жизни. Хотя время от времени Эго может подавлять экзистенциальный страх, мы знаем, что Эго – это лишь крошечная часть души. Когда царствующее Эго сможет снизойти до добровольных равноправных отношений с остальной частью психики, человек сможет ощутить более глубокое таинство.

Если бы удалось провозгласить бессмертие, то на долю Эго выпало бы существенно меньше страданий. Но, как заметил Шекспир, «Прекрасные дамы и юные девы, в пыль превратитесь когда-нибудь все вы»[122]. Итак, смерть – это не омут, а страх – омут. Смерть – это возможность для проявления мудрости смирения.

Другая фантазия, о чуде или добром волшебнике, связана с надеждой, что появится тот, кто нас спасет, избавит от нашего странствия, выдержит за нас все тяготы жизни. Где только ни встретишь эту фантазию! Огромную популярность книги и фильма «Мосты Графства Мэдисон» можно считать внешним выражением этой тщетной надежды на то, что однажды с черного хода к нам придет странник, сотворит у нас внутри чувство неземной любви и тем самым поможет нам соединиться с душой, ибо мы постоянно жаждем этого воссоединения.

Продолжительное увлечение такой фантазией явно свидетельствует о том, что мы остаемся в плену инфантильного мышления. Оно неизбежно присутствует в детско-родительских отношениях, которые закономерно становятся моделью всех будущих отношений с окружающими. Поэтому мы переносим парадигму всевластного родителя на Доброго Волшебника. Эта фантазия, этот перенос детской веры в чудо больше всего искажает реальные отношения с людьми. Дело не в том, что наши комплексы портят все, что хорошо начиналось и сулило прекрасную перспективу, а в том, что у нас растет раздражение, фрустрация и горечь, когда поведение других людей не отвечает нашей скрытой фантазии и нашим неоправданным ожиданиям.

В конечном счете Добрый Волшебник, даже если нам удалось бы его найти, превратится в величайшую угрозу, ибо он будет постоянно препятствовать развитию нашего Я. Одна мудрая пациентка недавно сказала, что она учится жить, «не завися от надежды». Хотя она все еще ожидает завязывания значимых отношений, у нее появились силы отказаться от фантазии о добром волшебнике, от которой она долго зависела. Именно такое расставание с фантазией имел в виду Т. С. Элиот, когда написал: «…Жди без надежды, ибо надеемся мы не на то, на что следует…»[123]