Душевные омуты. Возвращение к жизни после тяжелых потрясений

Двадцать пять веков назад Гаутама стал Буддой (тем, кто «проникает в суть вещей»). Он увидел, что жизнь – это непрекращающееся страдание. Это страдание прежде всего возникало из-за стремления Эго управлять природой, окружающими и даже смертью. Так как у нас не получается жить столько и так, как нам хочется, мы испытываем страдания в соответствии с нашими потерями. Согласно Будде, единственный способ избавиться от страданий – это добровольно отказаться от желания управлять, предоставив жизни возможность течь свободно, т. е. следовать мудрости, заложенной в мимолетности бытия. Такое освобождение оказывается подлинным лекарством от невроза, ибо тогда человек не отделяет себя от природы.

Отказавшись от управления окружающим, человек освобождается от рабской зависимости и предоставляет жизни идти так, как она идет. Только свободное течение жизни может принести ощущение мира и безмятежности. Но, как нам известно, старшим офицером, состоящим на службе у Эго, является Капитан Безопасность с подчиненным ему Сержантом Управление. Кто из нас, как Будда, может «проникать в суть вещей», гасить в себе желания, выйти за границы Эго и от всего сердца проповедовать идею «не моей, а Твоей воли»? Теннисон сказал, что лучше любить и потерять, чем не любить вообще. На следующий день после убийства Кеннеди его родственник Кенни О’Доннел по радио сказал следующее: «Что толку быть ирландцем, если ты не понимаешь, что рано или поздно мир разорвет твое сердце?»

Мудрое учение Будды, предполагающее отказ от противостояния естественному ходу вещей, кажется плохо приемлемым в условиях современной жизни. Где-то там, на поле борьбы рассудка, признающего расставание и потери, с сердцем, жаждущим единения и постоянства, есть место для нас, желающих обрести свою индивидуальную психологию. Никто из нас не может, подобно Будде, достичь состояния просветления, но при этом никто не хочет быть вечной жертвой.

Главное для расширения сознания – это признать, что постоянство жизни обусловлено ее мимолетностью. По существу, в мимолетности жизни проявляется ее сила. Дилан Томас выразил этот парадокс так: «Меня губит та сила жизни, зеленый расплав которой заставляет распускаться цветы»[39]. Та же энергия, которая, как детонатор, вызывает буйный расцвет природы, сама себя питает и сама себя уничтожает. Такое превращение и исчезновение представляет собой жизнь. Слово, имеющееся у нас для обозначения неизменности, – это смерть. Таким образом, чтобы охватить жизнь, нужно охватить ту энергию, которая себя питает и себя потребляет. Неизменность, противоречащая силе жизни, – это смерть.

Именно поэтому Уоллейс Стивенс пришел к заключению: «Смерть – это мать красоты»[40]; он же назвал смерть величайшим изобретением природы. Наряду с ощущением силы, которая питает саму себя, приходит способность осознания, осмысленного выбора и понимания красоты. Это мудрость, выходящая за границы тревожности Эго, воплощающая таинство единства жизни и смерти как часть этого великого цикла[41]. Такая мудрость противостоит потребности Эго, превращая ее из незначительной в трансцендентную.

Таинственное единство приобретений и потерь, обладания и расставания поразительно точно отразилось в стихотворении Рильке «Осень»; оно соответствует тому времени года, которое в северном полушарии ассоциируется с уходом лета и всеми зимними потерями. Стихотворение заканчивается так:

Все падаем. Так повелось в веках.
Глянь, рядом падает рука небрежно.
Но Некто есть, кто бесконечно нежно
Паденье это держит на руках[42]

.

Рильке связывает образ падающих на землю листьев (на землю, которая парит в пространстве и во времени) с общим переживанием потерь и падения и намекает на существование мистического единства, скрытого за феноменом падения и выражающегося через него. Возможно, это Бог, Рильке не поясняет, кто это; он видит себя в великом цикле приобретений и потерь, вызывающих отчаяние, но имеющих божественную сущность.