Душевные омуты. Возвращение к жизни после тяжелых потрясений

Я возвращаюсь с прогулки. Обернувшись налево, я вижу очень привлекательный ландшафт из известняка или белого камня. Здесь есть белокаменные горы, белокаменные дороги и даже дома сложены из брусков, внешне напоминающих известняк, как дома в Пуэбло. Это не фешенебельные особняки, но и не трущобы. Кажется, что здесь нет жизни; нет ни зелени, ни разнообразия цветов.

По пути я замечаю, что дорога, по которой я иду, – главная улица города. Я подхожу к выставке: это ярмарка или рынок, где продается все, что угодно… Все присутствующие дружески ко мне относятся и охотно вступают со мной в беседу. Здесь же кресло, на котором сидит огромная собака. Вероятно, она горюет, потеряв своего хозяина; она очень рада, что мы обратили на нее внимание.

Мне кажется, что это белокаменное окружение и ярмарка противостоят всему человеческому. Ярмарка у меня вызвала много эмоций, но все они преходящи. Белый камень, наверное, останется навсегда, но он не несет в себе такого эмоционального заряда, как собака или какие-то исторические реликвии.

Эмоционально окрашенная реакция Джулии на сновидение поражала своим совершенным спокойствием и безусловным принятием. Она чувствовала, что это был «философский» сон, – и судила она не столько по тому, что он ей «сказал», сколько по тому, что он ей «открыл», что она по-новому пережила и в себя впитала. Она быстро осознала существующие во сне полярности, вечный белокаменный город и кипучую ярмарку жизни, которую Йетс назвал «бурлящей клоакой человеческих чувств»[115]. Скрываясь от своего странствия под мощным и надежным прикрытием папы и мужа, она не жила своей полной жизнью и не рискнула перейти пропасть.

Сон Джулии включает противоположности. Быть в потоке жизни – значит страдать от присущих ей потерь, бродить по ее топким болотам, чтобы обрести величайшую мудрость, позволяющую видеть и саму жизнь, и то, что выходит за ее границы. Казалось, что после этого сна Джулия изменилась; сон дал ей значительно больше, чем общее представление о жизни. Мудрость этой душевной деятельности, внесшей в сновидение напряжение противоположностей, позволила Джулии отойти от прежней жизненной парадигмы и открыть для себя новые, более широкие возможности. Вследствие развития образного представления о своем Я стали значительно богаче возможности ее выбора. Она по-прежнему испытывала печаль и страх и переживала потерю, но теперь она знала, что ее потеря – это не конец: за ней находится белокаменный город.

Незнакомый Джулии поэт Райнер Мария Рильке написал стихотворение о потере, о «белокаменном городе», который появился в его воображении, и об ощущении, которое вызвал этот образ:

Ни звука в ответ,
простор беспросветный.
Звезды моей нет,
все поиски тщетны.
Тысячи лет мертва
звезда моя. Слышу слова
в проплывшем челне,
жуткие были;
дома часы на стене
пробили.
Туда я вернусь?
Из сердца вон я рванусь,
чтобы молиться,
пока небо длится.
Но одна из всех звезд
сохраниться должна.
Думаю, знаю,
где эта одна
звезда; и во мраке бел
этот город, который цел
в небе на самом конце луча…[116]

Посреди притоков и оттоков жизненной энергии всегда исчезающее видение белокаменного города посещает лишь тех, кто «преодолел» вязкую топь потерь.