Души потемки

Царг притащил еще пару крыс, но мне было не до баловства, и он, расстроенный таким пренебрежением, демонстративно улегся в стороне.

«Может сделать плот? Хотя нет. Река широкая и течение сильное. Черт, должен быть выход».

Так и не придя к какому-либо решению, я задремал.

Единорог стоял за деревьями. Несмотря на все ухищрения человека, Бойся-Бойся еще на подходе к водопою знал, что его кто-то поджидает. Он мог развернуться и уйти, но что-то удерживало его от такого поступка. Странные ощущения исходили от спящего — чистота ребенка и порочность зрелого мужа; запах человека и неведомого зверя.

Любопытство пересилило природную недоверчивость. Из любопытства, наверное, он и остался в этом краю. А может, из-за чувства вины? Сколько лет прошло? Он все не мог понять.

Призрак выплыл серебристым облаком. Единорог недовольно фыркнул. С минуту они неотрывно смотрели друг другу в глаза. Наконец единорог отвел взгляд и, уже не скрываясь, напролом двинулся к берегу. Царг давно учуял гостя, но выжидал. И лишь когда Бойся-Бойся ринулся вперед, предупреждающе зарычал. Спросонья я не мог сообразить, что происходит. На полянку, сокрушая все на своем пути, вылетел единорог.

«Матерь божья! Как он был велик».

— Улла!

Приглашение, прозвучавшее в голосе духа, меня нисколько не вдохновляло.

— Улла!

— Да погоди ты!

Склонив голову к земле буль, медленно пошел на единорога. Хотя он никогда не видел такой большой коровы, сосредоточенность и готовность к схватке сквозили в каждом его движении. Страх, нет, скорее невольное благоговение испытывал я, глядя на единорога.

«Большая корова, что ты коров не видел?» — твердил я себе, выбираясь из кустов. Колючки цеплялись за комбез, как будто удерживали от безрассудного шага.

Сверкающий рог достигал, наверное, полметра. Мысль о бренности моей оболочки обрела вполне законченную форму. Одно движение головы и из меня получится великолепный шашлык. Корова, мясо, шашлык — нормальная гастрономическая последовательность, но, как оказывается, не бесспорная.

Если у этой зверюги плохое настроение, то слагаемые могут поменяться. И хотя умники утверждают, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется, мне совершенно не нравится, что между мной и мясом могут через минуту поставить знак равенства.

— Улла!

— Как ты надоел.

«Что мне нужно сделать? Подергать его за титьки? Почесать за ухом? Ну что?»

Замирая от ужаса, я приблизился к Бойся-Бойся. Он наклонил голову, и в животе у меня похолодело. Шли минуты. Бык застыл, как изваяние. Наконец, решившись, я протянул руку и дотронулся до рога. Дрень-Брень утверждал, что рог хрустальный, но на ощупь он был теплый и живой.

— Улла! — удовлетворенно завыл дух.

— Чтоб ты сдох, — вздрогнув, рявкнул я. — Хотя, что я говорю — ты и так… Ну, извини, извини.

Царг стоял нос к носу с гигантом, упрямо склонив голову, но враждебности не проявлял.

— Ну что дальше? Пойдем в деревню.

— Улла!

Ноги подрагивали, когда я вернулся к нашей стоянке за вещами.

Забрезжил рассвет. Меня не покидало ощущение, что сюрпризы на сегодня еще не кончились. И это, признаться, меня не радовало.

6

Под навесом из жердей, закиданных ветвями, собрался почти весь речной народец. Рыбьи потроха, сваленные невдалеке в чан, тлеющие сети и гниющие водоросли создавали невыносимый «аромат». Деревня выглядела убогой и запущенной. Жалкое зрелище представляли и ее обитатели. Худые, грязные, с нечесанными космами. Изможденные озлобленные лица.

«Господи, и я надеялся с ними договориться. Да они отцу родному не поверят на слово, не то что пришлому. Присутствие единорога их скорей насторожило».

В десятый раз я пытался втолковать им, что необходимо переправиться. Попасть на тот берег — и все. Но похоже, что мои просьбы отлетали от сплошной стены враждебности не достигая цели! Вздохнув, я утер пот.

«Жарища. Пива бы сейчас. Холодного. „Холстен“. Можно и „Жигулевского“, но обязательно из холодильника».

Послышался почтительный шепот. Со стороны пристани к нам направлялась странная процессия. Во главе ее шествовала пожилая женщина в белоснежном одеянии. Несмотря на эскорт, создавалось впечатление, что она идет одна. Расстояние, отделяющее ее от спутников, нельзя измерить в метрах, оно несоизмеримо больше. В уверенной походке, гордо поднятой седовласой голове чувствовалась властность. Молодость прошла, тело утратило стройность, но глаза — сине-зеленые, искристые захватывали и поглощали с одного взгляда.

— Кто это?

— Жрица Уйди-Уйди.

Каким образом леший оказался рядом, я не заметил. И признаться, не очень удивился. Практически я был уверен, что он вернется.

— Все зависит от ее слова.

Уйди-Уйди прошла сквозь толпу, так, как будто вокруг никого не было. Ласково, но по-хозяйски уверенно потрепала единорога.

— Ты привел их.

Это не было вопросом, скорее она констатировала то, в чем была заранее уверена. Пристальный взгляд рубиновых глаз, как мне показалось, выражал осуждение.