Лемье в несколько отрешенной манере пять или шесть минут объяснял собравшимся принцип действия «генных вакцин» и заодно обрисовал перспективы применения гаммы препаратов типа «Пепел». Потом он со вздохом сожаления оставил любимую тему и, пояснив, что хотя для излечения всех пораженных «Каббалой» на Нимейе было бы достаточно нескольких десятков килограммов «Пепла» – при его целевом «кинжальном» использовании, в реальных условиях охваченной смутой Колонии, при применении в составе боеголовок ракет и распыляющихся зарядов гранат, для надежного связывания всего вирусного материала, придется пустить в дело гигантское количество препарата – практически треть его годового производства. Конечно – такое топорное применение препарата чревато целым спектром побочных эффектов, с которыми придется смириться ввиду полной неуправляемости событий в Колонии.
Воздев глаза горе и разведя руками, в одной из которых не очень к месту трепетала белоснежная салфетка, а в другой – серебряная вилка, Лемье закончил свое выступление, забыв объявить следующего оратора и означить этот акт соответствующим тостом.
Ни в том, ни в другом, впрочем, уже не было необходимости: освоившиеся с обстановкой гости и хозяева вовсю обсуждали друг с другом вопросы, весьма далеко отстоящие от темы произносимого спича, перейдя в свободный режим потребления еды и питья. Следующий оратор – колонель Кортни, – не дожидаясь, пока наконец спохватится бестолковый вирусолог, взял слово сам и, заглушив посторонние разговоры, громовым голосом разъяснил собравшимся, что те просто не ведают, на какой пороховой бочке все они тут, черт их раздери, выпивают и закусывают. После чего, чтобы и без того подпорченная идиллия и вовсе не казалась уважаемой аудитории медом, он напомнил ей, сколько стоит на черном рынке унция пресловутого «Пепла» (целое состояние) и почему (а потому что, хотя он и блокирует те самые психотропные вирусы, сам «Пепел» служит идеальным сырьем для синтеза широкого спектра наркотических и боевых отравляющих веществ). А еще – за «Пепел», как за таковой, готовы заплатить немалые денежки пара-другая сомнительных политических режимов, которые имеют все основания ожидать, что против них будет тайно применена «Каббала» или подобное ему средство. А еще – Мафия и сама не прочь запастись большим количеством «Пепла», чтобы в зародыше давить распространение «бесплатной» наркомании, которую гарантирует «Каббала».
Убедившись, что аппетит собравшихся надежно испорчен, колонель поспешил заверить их в том, что только полный недоумок может полагать, что Мафия и ей подобные структуры находятся в неведении относительно планов проведения операции по перевозке рекордного объема такого вот товара в пределах далеко не благополучного Сектора. Последовали леденящие кровь примеры. Убедившись еще и в том, что спокойно спать никто из аудитории уже не будет, колонель удовлетворенно перешел к основной части своей речи, ради которой, собственно, и было обрушено на уши и головы все вышесказанное. Кортни велел подняться всем четырем, не занятым в несении караульной службы бойцам своего подразделения – до этого момента те смущенно жались в углу – и в коротких – скупых, но выразительных – словах поведал своим попутчикам, каких замечательных парней послал им Бог для того, дабы все они – беззащитные непрофессионалы – могли чувствовать себя на этом суденышке как за каменной стеной. Последовали примеры героического исполнения людьми колонеля их профессиональных обязанностей в обстоятельствах, вовсе к тому не располагавших. Бедные спецназовцы совсем стушевались в лучах всеобщего внимания. Закруглив свой спич чем-то напоминающим табельный инструктаж по поведению в условиях нападения вооруженного противника, колонель провозгласил тост за находящихся на боевом посту.
Вконец затравленная публика стала послушно давиться выпивкой.
Кэп Даниэльс мог быть доволен вечер удался на славу.
Пожалуй, именно такое вот пробуждение Чикидара и мог назвать кошмарным. Настолько кошмарным, что верить в реальность происходящего не хотелось. Это было просто продолжением дурного сна, бунтом его подсознания, измученного страхом того, что рано или поздно, а все равно будет так ты продираешь никак не желающие раскрываться гляделки, голова твоя раскалывается, во рту нагадили кошки, под задницей у тебя вместо мало-мальски приличной простыни – залитый машинным маслом цемент, одна рука твоя завернута за спину и крепко там принайтована к чему-то удивительно прочному, а другая – без малого напрочь вывернутая из сустава – продета в сталь наручника, наручник вторым своим браслетом защелкнут на титановой опоре крыши мастерских, а на ящике из-под ЗИПа сидит перед тобой твой лучший друг, Эрни Бишоп, и целит тебе в лоб из своей «дуры».
Чикидара попробовал даже рассмеяться, но вырвался у него из горла только довольно жалкий всхлип. На черное очко пистолета Эрни он уставился, как кролик на удава.
– Очень хорошо, Чики – похвалил его друг детства. – Здорово у тебя получается – глазенки-то со страху таращить.
Он щелкнул предохранителем.