Души. Сказ 2

Мы провели ночь вместе, и в эту ночь – под её логическое завершение – я жалась к телу с запахом трав и тепла. Мужская рука обвивала половину тела, и я рептилией ползла по высеченной мраморным камнем колонне (несколько синих рисунков украшали плечо, локтевой сгиб и запястье, а самое главное – пылающее солнце – сияло опалённой краской на груди). Однако ни на что после повлиять я не могла: что сделано – то сделано. До последнего подтапливая мужской бок, молила ночь не оканчиваться, ибо с приходом дня солнце меня покинет. Оно в действительности взойдет на небосвод.

То было начало.

А сейчас я неспешно вышагивала по коридору поместья. Если некогда приёмная и кабинет Яна казались мне обителью красоты, то для величия этих стен, этих столпов, этих картин и гардин наименования, сполна отражающего суть зримой роскоши, ещё не придумали. Бордо с печатными ромбами ползут по стенам, босые ноги приминают густой ворс ковра, руки поглаживают золочённые ручки дверей. Коридор узкий: пыхтит вкусом и жаром. Я спускаюсь по хрустящей лестнице – первый шаг меня выдаёт; скрип ползёт до первого этажа.

Однако Гелиос звать или торопить не намерен. Крадусь – медленно и опасливо, с интересом и волнительным ожиданием, и вот, наконец, взглядом врезаюсь в мужской стан. Мужчина на кухне, часть которой виднеется с лестницы, за столом и спиной ко мне. На очередной лестничный хруст чайная кружка в его руке замирает, а сам он оборачивается в профиль. Лицо красивое, заострённое: часть выцветшей щетины отбрасывает тень на белоснежный воротник рубахи. Он живёт полвека, и седина его оправдывает возраст. Сухая кожа говорит о жизни на юге Полиса. Бледность напоминает о знатном роде.

В зале – соседствующим с кухней – отмечаю над камином необъятных размеров картину с изображаемыми на ней и похожими друг на друга людей. Я думаю, это семья Гелиоса, но самого Гелиоса признать не могу. Виной тому выцветшая краска и неестественно выбеленные лица. Во всей мебели высечены изображения солнца, мраморные барельефы украшают шкафы и стены. Что за вечное назидание-напоминание?

Я сажусь напротив мужчины, с трудом отодвинув тяжёлый стул, и гляжу на чашку под собой. Последние недели ничего кроме градусов я не употребляла – из-за того травяная вонь едко пощекотала ноздри.

– Угощайся.

Гелиос кивает на уготовленный напиток. Сделал сам…?

– Прислуги живут неподалеку, в домике с соответствующим названием, – решает проинструктировать он. – Это горничные, посудомойки и садовник. Еду на день готовит Амброзия, а потому, если увидишь полную тётку с ножом в руках, не кричи: это наша кухарка.

Прыскаю со смеху в кулак.

– До завтрака она уходит.

– Поняла.

– А девочка, что сопровождала тебя в пути, занимается уборкой и стиркой. Мэри. Её сменяет Патриция – с аналогичными обязанностями. Как видишь, подруг у тебя может быть достаточно.

– А друзей? – хмыкаю я.

От глупости и для забавы.

– Твой друг ныне я, – прижигает мужчина. Неожиданно, ибо (по его словам) он выкупил свободу и иное не беспокоило. Пояснения выплывают следом: – Несмотря на специфичность наших супружеских отношений, несмотря на нашу договорённость…ты всё равно моя. Моя. Клана Солнца. Достойная и уважаемая женщина, соответствующая имени мужа.

– Разумеется, – быстро соглашаюсь я.

И затем спешу оправдаться: попросту хотела узнать обо всех слугах в доме.

– Садом занимается Патрик (брат Патриции), а за транспортом ухаживает Гумбельт (немой работяга, и потому не пытайся его разговорить: физически то невозможно).

Киваю: всё поняла. И взглядом очерчиваю кухню в рыжем дереве. Рядом с узкой дверью, ведущей на улицу с торца дома, стоит корзина, полная свежих овощей. Узнаю, что доставка случается раз в несколько дней. Когда самого Гелиоса не будет дома, в мои обязанности входит встретить машину, получить еду и энергично расписаться в протягиваемом бланке. Ловко умалчиваю, что грамота мне мало знакома.

Занавеска ловко отпрыгивает из-за потока ветра, ударившего сквозь распахнутое окно, и кружевной окантовкой касается чайника. Подле него разбросаны тканевые мешочки, в которых утаены высушенные чайные листья с ягодами и кусочками фруктов. Чаи Гелиос готовит сам. Я тоже могу научиться.

Всё это так…уютно, по-домашнему. И чуждо.

– Назови любимую еду. – Мужчина ловко переводит беседу.

– Вся любимая, – улыбаюсь я.

Всё нравится, чем не угости. Раньше с её разнообразием было худо, а потому любой аппетитный запах разжигает во мне интерес. Гелиос, должно быть, рассуждает об ужине. Думает, что подать к столу. Или желает угостить?

– Хорошо, – соглашается он. – Давай так. Не любимая, а особенная.

– Особенная? Инжир, – вспоминается мне.

Мужчина хмурится и добавляет:

– Где же ты, Луна, нашла на пустынной и, прости, облезлой монастырской земле инжир?

– Угостили.

В этом моя неразговорчивость утомляет. Вместе с дрогнувшим и поникшим лицом добавляет загадки.

– Пусть так.

Мужчина покидает место и велит обождать, уходит через узкую кухонную дверь на улицу и возвращается спустя несколько минут. В задранной рубахе он несет плоды инжира.