Души. Сказ 2

– Объясняй, – улыбнулся я. – И возвращайся. Потом будешь объясняться мне.

– Вот дерьмо.

И Хозяин Монастыря оставил кабинет. Отсутствовал недолго, в самом деле. Но вернулся ещё более встревоженным, чем уходил.

– На чём мы остановились? – приветливо кинул Ян и замер у распахнутого окна.

– Сразу перейдём к злободневной теме?

– А такая имеется?

– Ты мне скажи. Отчего дом Солнца теряет своё влияние. Рабочие редеют, вера угасает.

Высказываюсь в общих чертах, но Хозяину Монастыря хватает.

– Думаешь, это я? – вздохнул он и выудил из кармана портсигар. – Так скучно и примитивно? – и повторил. – Думаешь, у меня совсем воображения нет?

Юнец устало закурил. Таким, к слову, он и запомнился: зрелым сорванцом; кусающимся и сообразительным, жестоким и принципиальным.

– Проверить твои творческие способности у меня времени не было, – ответил я и поспешил добавить, – а вот ушлый ум отрицать не стану.

– Как скучно! Но ты мой друг, Гелиос, – объявил Ян и затянулся. – Несмотря на произошедшее когда-то… – здесь он неловко поперхнулся, – несмотря на некоторые разногласия…я буду считать тебя своим другом. А это значит, я уважаю тебя и твой дом. И, поверь, причин для его крушения у меня нет.

– Тогда кто? И почему это началось вместе с твоим появлением в пантеоне?

– Очевидно же! Кого-то неприятно жалит наша с тобой дружба, – усмехнулся Ян и сделал очередную затяжку. – Кого-то пагубно стесняет факт того, что Монастырь стоит под твоим началом и основной поток дел мы решаем совместно.

Я усмехнулся:

– Не отыгрывай святошу. Мне известны твои деяния, проворачиваемые за моей спиной. Можешь не шифроваться. Хотел бы придраться к ним – сделал это, ибо ведаю о каждой доставке, о каждом заказе, о каждом грамме.

Тогда он только начинал промышлять новыми видами деятельностями, приносящими борделю дополнительный доход. Хозяин Монастыря нервно посмеялся и ничего не ответил.

– Ты всё еще не выяснил, кто доставил тебе сестру.

– Не выяснил.

– И не занимаешься этим.

Ян вспыхнул:

– Начну копать – закопают меня, очевидно!

– Не начнёшь – тоже. Я дал указание.

– А я выбрал выжить.

Устало вздохнув, я предупредил:

– Не пользуйся своим положением, Хозяин Монастыря, по отношению к дому Солнца – если кровные узы, бывают, раскалываются, то приобретаемые положения легко стираются.

– Просто пойми меня, – просил Ян. – Ты вправе того не делать, но я чувствую, что мне не следует вникать в этот вопрос. Да, сестру похитили и продали Монастырю. Да, пантеон отрицательно высказался об этом. Да, верующие получили сплетню и вкусили её. Но сестра, помнится, сохранила честь и домой вернулась невредимой.

– Я вернул её домой.

– Разумеется. Твои обязанности, старший брат.

– Ты молчал. Ты не сказал, что сестра здесь.

Ян откинул недокуренную сигарету в стеклянную пепельницу и недовольно бросил:

– Решил, ты решишь, это моих рук дело. А это неправда. У меня бы наглости – хотя её предостаточно – не хватило поступить так. И вообще мои оправдания и извинения уже были принесены Дому Солнца.

– Ты недоговариваешь, Хозяин Монастыря, – почувствовал я.

– Может, опасаться уже следует мне, – предположил Ян. – Тобой одним история, как мне кажется, не ограничится. Если из пантеона выдворяют вас, о великий Дом Солнца, – меня удушит следом, без отлагательств. Сам по себе я мало существую. Прихвостень Бога Солнца, так себе имечко, да?

Мы заполнили время разговорами, а затем я вернулся домой.

– С чем ты явишься в следующий раз? – вместо прощания кинул Ян. – Что из оружия принесёшь?

Дом Солнца встретил меня брошенной перед воротами машиной. Никто из братьев и служащих не мог позволить себе такого. Я остановился и подошёл к транспорту с закисшими окнами, отворил водительскую дверь и встретился глазами с широко распахнутыми глазами среднего брата. В виске зияла алая печать.

Апи – когда с ним неряшливо дурачишься, Пол – когда привлекаешь к серьёзному разговору, Лени – зовёшь по-домашнему и ласково, Аполло – на вечерах и приёмах.

Я прижал к себе застреленного брата и вместе с ним повалился в бурый песок; в воздух взмыли облако пыли и всхлипы. Он не мог быть мёртв, нет. Я встрепал золотые волосы брата и стёр с лица запёкшуюся кровь, пытаясь углядеть в глазах жизнь. Жизнь отсутствовала. Сколько времени он пробыл здесь? Почему транспорт оказался брошен и никто из слуг не явился? Где все остальные?

И эта мысль прижгла ещё больней. Я оставил Аполло и побежал к дому: едва удерживаясь, взобрался по крыльцу. Несколько ступеней переросли в несколько десятков. Тишина прилипала к шагам, а потому я вскричал имена домашних поочередно. Никто не отозвался. Холл, кабинет и кухня пустели. Я ворвался в столовую и – опосля – навсегда закрыл туда двери; и даже спустя столько лет жена не позволяла себе интересоваться некоторыми тайнами дома.

На своих местах восседали отец, мать и близнецы. Они спали. Еда – с кишащей в ней живностью – была нетронута, и лишь напитки опробованы наполовину. Я поднял рухнувший с края стола (а, может, из рук) бокал и тонкой ножкой припаял его обратно, на уготованное место.