Души военные порывы

Вот ползёшь и, реально, враг мерещится за каждым кустом. Хотя более здравая часть мозга всё это активно отрицает, тем не менее, глаза начинают не менее активно врать. Врать про ту полуквадратную каску с хохолком из колосков, что уставилась на тебя сквозь куст; про тот ствол авиапушки (и неважно, как она здесь оказалась) которая водит жалом именно по той цепи, в которой ты ползешь; про вспышку выстрела из окна ближайшей избы, пославший тебе разрывной подарок смерти. И хотя уже потом глаз становится разоблачен в своей лжи (то были пень-каска, дрын-пушка да блик-вспышка последнего луча солнца в стекле) тот страх уже успел оставить свои следы в твоём организме. А иной раз, чего уж таить, и вне его.

Шёпот. В эти страшные минуты ты никак не можешь понять, почему твой сосед не может звучать потише, ведь нас же услышат! Он же почти орёт! Хотя другой половиной осознаешь, что у твоего друга едва раскрываются губы и воздуха он проталкивает сквозь связки совсем чуть-чуть. И те самые связки у него сводит, как при крике, и ты это точно знаешь. У самого потому что так.

Движение. Именно в этот момент ты и превращаешься в суперсущество, которое всё слышит, всё видит и всё знает наперед. Моё ухо в тот момент может уловить даже стрёкот кузнечика, прощающегося с угасающим солнцем на другом конце деревни. Да и вообще, моё ухо охотнее реагирует именно на стрекочущие звуки. И на лязгающие. И – громыхающие тоже. При этом, сам ты таких звуков производить ну очень не хочешь. Вообще не хочешь никаких звуков. Поэтому твои локти едва-едва приподнимаются над землей, плывут в плотном воздухе, с трудом преодолевая стальную силу пружинящей травы, и с невероятной тяжестью укладываются на опрелую землю. Хрустящую и чавкающую, разумеется. Потом та же песня с коленями.

Пули. Впереди нас возник забор. Мы подползли уже к самому дому, на который нацеливались изначально, когда откуда-то из деревни ударила очередь. Со временем ты всегда сможешь определить, откуда лупят, и по кому. Это вначале, когда ты ещё желторотый новобранец, тебе кажется, что лупят всегда рядом и всегда по тебе. Но с опытом начинаешь различать нюансы: если раздаются только хлопки, значит, стреляют точно не по тебе. Если наравне с хлопками ты слышишь щелчки пуль об землю, камни иль кусты, знай: очередь легла близко, но всё равно не ты их цель. Ну а если ты сперва услышал щелчок…

Мне иногда доводилось слышать хлёст плётки в своей «деревне». Потому что, хотя я и жил в небольшом городе, деревни рядом с ним, естественно, были. Как и пастухи в них.

У нас были пастухи, но те носили с собой кнуты. Тяжёлые и дальнобойные. Их щелчок был похож как раз на выстрел. Громкий и децибельный. Даже на большом расстоянии. Ну а плетка, как мне казалось, это несколько другое. Кнут, но только очень маленький. Несерьёзная штуковина, думал я тогда.

Только на войне я проникся к плётке со всем возможным уважением. Точнее, к её щелчкам. Это действительно страшное оружие. По-настоящему страшное. Даже когда оно не направлено прямо на тебя. Тем-то оно и страшно.

«Щщщщах»! – при этом звуке рождается чувство, что твоё тело расслоили на сто три тончайших пелёнки, причем уже обильно смоченных – вот какие ощущения вызывает этот звук, раздающийся в одном локте от твоей головы.

На войне пули редко визжат, как в фильмах. Когда они визжат это, порой, звучит даже красиво. Может, поэтому они в фильмах-то и визжат. В реальной жизни дождь из свинца обычно хлещет…

Когда пули защёлкали по плетню, мы едва не стали есть землю – таково было желание закопаться поглубже. Всего одна очередь, не знаем, зачем выпущенная и по кому, но она прилетела к нам и заставила нас пережить просто первобытный ужас. Легко бояться, когда всё вокруг взрывается, летит в разные стороны, дымится и вгрызается в землю перед тобой, все орут и матерятся, но идут в бой. Это легко.

И совсем другое дело, когда тишь, спокойствие, чирикают сверчки, мяукают кошечки, где-то даже поют девушки и играет гармонь, и вдруг – очередь! Внезапный (ну да, именно «внезапный») ужас выхолаживает буквально всё внутри. Ты вдруг понимаешь, что ты – всего лишь текстура, как в компьютерной игре: сверху какие-то нелепые пятна, внутри – сплошная пустота. И ледяная. Ты не чувствуешь ни легких, ни сердца, ни одной жилы внутри.

И мы лежим. Вокруг такая же тишина, как и раньше, снова запели насекомыши, и даже где-то недалеко бабий голос окликнул какого-нибудь Степашку. Но мы всё равно не двигаемся. Потому что не можем. Ибо нам – страшно…

Ту деревню мы взяли тихо и практически без боя. Так как набоялись уже вдоволь и настолько, что от одного только хлопка каждый был готов экстренно похудеть на полкило-килограмм, то реагировали мы на угрожающие нам цели на полторы секунды быстрее этих самых целей… Как будто в великое наступление сходили…

А очередь ту выпустил фриц по кошаку, который его донимал весь день, а к вечеру пригрелся на горячем чугунке, что на плетне болтался.

Ох и взбесил же он нас…

ПёсСтрах