Души воров

Ты дурак, - ответил Семен, стараясь придать голосу беспрекословность и уверенность. - Мы копаем быстрее, чем она насыпает. Она же бестелесная подумай сам. Мы сможем пробиться на поверхность. Я верю, и ты должен верить. Гасим свет - и за работу.

...Чернота. Тишина, усталое дыхание.

- Семен...

- Чего?..

- Помру я сегодня.

- Заткнись.

- Нет, верно, помру. Мне сейчас девка та, нерусская, опять приснились. Она улыбнулась, а губы у ней в крови и меж зубами волоконца мяса застряли.

- Не дури, докопаем.

- Семен...

- Чего еще?

- Прости, что я тебя по все это втянул.

Ладно мое дело воровское, а тебя охмурил напрасно. Прости, а?

- ...

- Семен, не молчи. Я ж тебя перед смертью прошу.

- Ладно тебе. Я сам виноват.

- Спасибо.

- Чем про смерть брехать, лучше вставай, копать надо. Немного осталось, скоро воля. Интересно, день там или ночь?

Угоняй зашебуршал в темноте. Лопата звякнула о камень, сверкнула высеченная искра. Они поднялись и ткнулись в недорытый лаз.

Они не знали, сколько уже времени работали не покладая рук, как черви буравя землю. Они потеряли направление в теле бугра.

Угоняй, ослабший телом и духом, работал вяло, постоянно впадая в безразличие. Семен бил его по щекам, материл и брал трудную часть работы на себя. Но и сам он отупел, исполнял работу словно механизм, роющий и роющий землю в узкой норе. У него оставалось одно действие - рыть, и, казалось, даже жажда и пыль, иссушившие внутренности, уже не вольны над его телом.

Земля осыпалась, однако лаз медленно, но верно продвигался к поверхности.

Иногда они засыпали, убитые сном, больше похожим на обморок. Тогда к каждому из них приходила дева Соломифь, то соблазняя, то насмехаясь. Иногда сон начинался без нее. Семен видел волю, родную деревню, семью и, в тот самый момент, когда он расслаблялся, снова появлялась дева и хохотала, бесстыдно скаля свои восхитительные зубы.

Семен боялся спать - во время его сна дева засыпала лаз. Однажды он поймал рукой струйку земли, бегущую из отвала в уже прорытую дыру.

Иногда он вспоминал, что крест и молитва помогают против нечистой силы, и принимался истово зазывать Бога. Но тщетно - давно стало ясно, что это ерунда. Однажды во время молитвы из-под руки уполз огрызок лопаты. Пришлось потратить уйму времени, чтобы найти его в черноте. Соломифь издевалась.

Семен не поверил, когда в лицо ему потянуло свежим воздухом, и из-под штыка хлынул белый свет.

Последний шмат земли обрушился прямо на лицо, но это было сущим пустяком. Семен выбрался на поверхность и встал на превратившиеся вдруг в вату ноги. Из глаз ручьем потекли слезы - частью от радости, частью от непривычного света.

- Отпустила, Угоняй! Отпустила!

Угоняй, черный, с заострившимися чертами, удивленно озираясь, показался из норы. Его глаза тоже обильно слезились, размывая тонкими струйками ровную грязь щек.

Был пасмурный день, они жадно вдыхали сырой воздух и от воздуха вмиг опьянели.

Угоняй взошел на вершину, нашел там оставленный с давней ночи армяк и, растопырив руки, коряво обернулся окрест. Его черный надломленный силуэт казался знаком недоверия.

- Что же мы стоим? - спросил, очнувшись, Семен. - Уматываем отсюда. Скачками!

Угоняй сбежал вниз по склону и они вместе рванули к дороге. Тупой удар врезался в лицо и отбросил назад.

Мотая головами, пытаясь прийти в себя, они еще не могли поверить в происшедшее. Оказаться побежденными еще раз - было выше их сил.

Наконец, Семен собрался, встал и, вытянув вперед руки, сделал шаг. Руки уткнулись в невидимую податливую стену. Он поднажал. Стена спружинила, ладони занемели.

Дева Соломифь пошутила. Она разрешила им выйти из подземелья, но создала вокруг кургана другую преграду, еще более непреодолимую. Они оставались в плену.

Семен взглянул на Угоняя и увидел, как его глаза исчезают. Молча Угоняй развернулся и, прихватив огрызок лопаты, нырнул в нору.

- Стой! - крикнул Семен, но было поздно - ноги уже исчезли в черном зеве, аккуратно окаймленном травой.

Семен нырнул следом и, работая локтями, пополз по лазу.

- У, блядь! - орал Угоняй, на ощупь круша лопатой кости девы. Рык Угоняя был нечеловечен, в узком пространстве ящика он множился и заглушал удары, приходящиеся то по камню, то по кости, то по золоту.

Вопль напитался болью, когда во тьме вдруг вспыхнуло синее пятно - это засверкала лопата в руках Угоняя.

Сияние в мгновение ока перелилось на угоняевы руки и тело. Фигура, охваченная пламенем, в неистовом реве металась по узкой камере.

Семен не помнил, как, пятясь задом, выполз наружу.

Рев боли доносился из норы еще некоторое время, а потом стих.

Семен знал, что свершилось - на ожерелье девы Соломифи стало на одну черную бусину больше.

Один.

Сидя на бугре, он вспомнил виденное однажды - мышь угодила в глубокий горшок и, попискивая, пыталась выбраться по скользким стенкам наружу. Но не могла - скатывалась, цепляясь маленькими коготками за незаметные неровности, и снова карабкалась вверх, к такой, казалось бы, близкой свободе.