Душитель из Пентекост-элли

– А потом его отправили в школу, – продолжала вспоминать та. – Мне ужасно не хватало его. Я не думаю, что ему было знакомо то острое чувство одиночества, которое испытывала я, когда с трудом дожидалась его приезда на каникулы. Казалось, Финли остался прежним, но перемены были неизбежны. Разумеется, брат менялся и взрослел. Теперь он играл только с мальчишками. Он был по-прежнему ласков со мной, но терпения ему уже не хватало. Он был устремлен в будущее, и прошлое его уже не интересовало. Я же осталась в его прошлом. Вот тогда я поняла, что позволено мужчине и что не позволено женщине. – Таллула проводила взглядом джентльмена в цилиндре и повисших на его руках двух дам. На голове той, что была постарше, красовалась великолепная шляпа со страусовым пером. Эмили показалось, что хотя ее собеседница смотрит на этих людей, она их не видит.

– Мужчина может стать членом парламента или послом, – задумчиво перечисляла Таллула. – Он может служить в армии или на флоте, быть исследователем или банкиром, играть на бирже, заниматься импортом или экспортом товаров… – Она с трагическим выражением пожала плечами. – Он может писать драмы, сочинять музыку, быть философом или поэтом. Женщина же может только выйти замуж. Мужчины тоже женятся, но для них это лишь эпизод. Я поняла это, когда узнала, какие у папы планы насчет меня и какие – насчет Финли. Отцу всегда хотелось иметь как можно больше сыновей. Да и мама тоже об этом постоянно сожалела. Думаю, это была ее вина – в том, что у них не было больше детей.

Перед глазами Эмили тут же предстала унылая картина семейной жизни Фитцджеймсов – и маленькая девочка, столь рано осознавшая с холодком страха, как мало ее жизнь зависит от нее самой и как ограничен ее выбор по сравнению с выбором брата. Победа или поражение ее матери зависели от того, сколько сыновей та была способна подарить мужу, хотя это никак не могло зависеть от нее. Возможно, Таллула будет такой же… неудачницей. От нее попросят только одного важного поступка в ее жизни, а она окажется не способной совершить его.

Жизнь миссис Рэдли была во многом похожа на жизнь таких семей. В первый раз она вышла замуж за человека, который хотел иметь сыновей. Они должны были унаследовать его титул. Но Эмили никогда не испытывала давления и не помнила, чтобы когда-либо сомневалась в себе. Может, потому, что у нее не было братьев?

– Когда Финли бывал дома на каникулах, в доме иногда случались ужасные скандалы. – Таллула, вспоминая, смотрела в пространство. – Папа часто вызывал его к себе в кабинет, а когда брат выходил оттуда, его лицо бывало белее бумаги. Но в конце концов все как-то улаживалось. Никогда не случалось ничего ужасного. В первый раз я очень испугалась. Помню, сидела на лестничной площадке, смотрела вниз, в холл – ждала, когда брат выйдет от отца, – и с ужасом думала, что отец изобьет его или случится что-то еще более страшное. Я сама не знала, чего так опасаюсь. Но ничего не происходило. Все всегда кончалось благополучно.

Откуда-то вновь донесся смех.

– Отец и Фин продолжали строить планы на будущее; брат, как положено, возвращался в школу, затем в университет, а потом в Министерство иностранных дел, – продолжала девушка. – Если сейчас все обойдется без скандала, он получит свое назначение в посольство, скорее всего в Париж. Ему придется жениться, но это для него совсем не трудно. Есть около десятка подходящих невест, которые будут рады принять его предложение.

Таллула сделала глубокий вдох и повернулась к Эмили. Глаза ее блестели от слез:

– Мне так хотелось бы ему помочь, но я даже не знаю, с чего начать. Брат не станет разговаривать со мной об этом, но я знаю, что он напуган. С мамой тоже говорить бесполезно, да она и сама не станет это обсуждать. Только будет твердить, что с Финли все будет хорошо, что он не может быть в чем-либо виновен, а отец сделает все, чтобы его не обвинили в том, чего он не делал.

Миссис Рэдли представила себе перепуганную женщину, которая любит сына, но совсем не знает его. В ее сердце он все еще ребенок, каким она знала его много лет назад. Она не видит, каким он стал, не знает мира, в котором он живет, его вкусов, чувств и запросов. Эта женщина по-прежнему цепляется за свои понятия о приличиях и порядочности, по каким и, возможно, ради каких она жила. Что могла знать Элоизия Фитцджеймс о реальности, существующей за красивой и прочной дверью ее дома?