Душитель из Пентекост-элли

– Не думаю, что… – начал было Яго, но, приглядевшись, вдруг воскликнул: – Таллула, это ты? – Его чуть резковатый голос выражал безмерное удивление. Даже назвав ее имя, священник, казалось, не верил в такую возможность.

– Здравствуй, Яго, – поздоровалась девушка хрипловатым от волнения голосом. – Тебе известно, что полиция подозревает Финли?

– Да, известно, но я не верю в то, что он виновен. Это… – Джонс так и не закончил фразу, словно передумал. Лицо его стало суровым, и написанные на нем сострадание и доброта исчезли. – Здесь вам нечего делать. Вам лучше вернуться домой, пока не стемнело. Я должен быть на Кок-стрит, где буду раздавать суп бедным, но готов проводить вас до того места, где всегда можно достать кеб. Пойдемте.

– Мы поможем тебе разливать суп, – неожиданно предложила мисс Фитцджеймс.

Но Яго нахмурился и решительно отказался:

– Не говори глупостей, Таллула. Здесь вы чужие. Испачкаете одежду, разболятся ноги от долгого стояния, вам будет неприятен запах этих людей, станет скучно, да и устанете с непривычки. – В его глазах и в линиях рта было заметно нарастающее раздражение. – Голод – не очень приятное зрелище. Но у этих людей есть своя гордость и достоинство, они живые люди, а не нечто любопытное, на что можно поглазеть, чтобы потом рассказывать об этом друзьям.

Эмили почувствовала себя так, словно ей дали пощечину. Нет, Таллула не преувеличивала, когда говорила о презрении этого человека к ней!

– Почему вы думаете, что вы единственный, кто искренне хочет помочь бедным, мистер Джонс? – язвительно и резко спросила миссис Рэдли. – Считаете, что чувство сострадания присуще только вам?

Таллула испуганно смотрела на нее.

Яго шумно втянул в себя воздух, и лицо его стало напряженным. В сумерках Эмили не удалось заметить, покраснел он или нет.

– Нет, мисс… – начал было священник и осекся.

– Рэдли, – подсказала ему молодая женщина. – Миссис Рэдли.

– Так вот, миссис Рэдли, разумеется, я так не считаю. Но хорошо и давно знаю мисс Фитцджеймс. Возможно, я не имел права судить о вас на основании своего прошлого знакомства с Таллулой. В таком случае прошу извинить меня.

– Принимаю ваши извинения, – быстро ответила Эмили примирительным тоном. – Но на вашем месте я бы также извинилась перед Таллулой, ибо это она предложила вам свою помощь. А теперь, если вы укажете нам дорогу, мы последуем за вами. Чем больше рук, тем скорее пойдет дело.

Джонс не удержался от улыбки, однако подчинился и, сойдя с узкой полосы тротуара, зашагал рядом с дамами.

Он был прав. Работа оказалась нелегкой. У Эмили ныли ноги, плечи и руки, а спина, казалось, никогда уже не разогнется. Кругом стоял шум, воздух до тошноты был пропитан по́том, запахами немытых тел и грязной одежды. Но больше всего угнетали ее печать голода во взгляде людей, которых они кормили, их ввалившиеся глаза, исхудавшие тела и лица, темные от въевшейся в кожу грязи. Тусклый свет лампы только усугублял это ужасное зрелище. Перед миссис Рэдли были усталые женщины и больные дети, на лицах которых не было надежды. Эмили взглянула на Таллулу и поняла, как та потрясена. За какие-то пару часов голод и нужда воочию предстали перед ними в своей зловещей реальности. Это была сама жизнь, ее страдания. Человек из плоти и крови, который должен любить и мечтать, несправедливо обречен на постоянный страх и усталость, какую испытывала сейчас Эмили, но не эпизодически, как она, а постоянно, из года в год…

Теперь и Яго Джонс казался другим, не идеализированной личностью, а мужчиной с волей и духом, с подлинными человеческими чувствами. Миссис Рэдли видела, как порой он бывал неловок и неуклюж, как он что-то ронял на пол. Костяшки его пальцев уже кровоточили, оцарапанные о грубый камень церковных стен, когда он неловко поворачивал тележку с тяжелым чаном супа. Но он умел посмеяться глупой шутке ребенка или посочувствовать с опечаленным лицом, узнав, что женщина, не доносив, потеряла свое дитя.

Эмили, наблюдая за священником, заметила, как медленно, но бесспорно улетучивается его чувство неприязни к Таллуле, когда он видел, как, переломив себя и забыв об отвращении, она помогает ему, как учится улыбаться беззубым, изможденным лицам, сначала вымученно и неохотно, а потом искренне и естественно, забыв о разделяющей их пропасти.

Когда последний голодный был накормлен, Джонс и его помощницы вместе убрали чаны, погрузили их на тележку и отвезли в сторожку, где все это хранилось и где готовилась еда. Обеды для бедных оплачивались из подаяний прихожан и взносов, которые делали не только зажиточные люди, но и те, кто сам еле сводил концы с концами.

Было без четверти девять и уже стемнело, когда они снова вернулись в церковь. Яго настоял на том, чтобы сопровождать их до тех пор, пока они не найдут кеб.