— Я сказал, что хозяин дома прислал меня проверить окна. Она ответила, что ничего об этом не слышала и так далее, такое творится, все боятся Душителя. Я не стал противоречить: «Ну, если не хотите, если вам не надо, чтоб я сделал свое дело, то я уйду, мне-то что». Я так всегда говорю, и они сразу передумывают. Может, потому, что я очень искренне говорю. Мне действительно плевать, впустят меня или нет. То есть отчасти я даже надеюсь, что не впустят, так что не придется… это делать. Я уже сказал, эта женщина… ну и все эти пожилые леди… Дело тут не в сексе. Вовсе нет.
— А в чем, Альберт? Ты ведь занимался с ними сексом.
— Да, но… Не знаю. Не знаю. Короче, она меня впустила, и я повторил то же самое. В общем, не важно, что ты им говоришь. Я мог бы сказать, что надо проверить газ или трубы. Я всегда говорю по-разному. Но в этот раз я повторил: «Мне нужно посмотреть окна в спальне, пожалуйста, проведите меня туда».
— Значит, она добровольно вас впустила?
— Да. И провела прямо в спальню.
— Как выглядела квартира?
— Ну… там был коридор. А сразу, как входишь, направо, комната со стульями. Кажется, направо.
— С какими?
— Ну… не знаю, обычные стулья.
— То есть с прямыми спинками.
— Ага, с прямыми. И стол. Не то кухня, не то столовая. А в конце коридора спальня. Мы вошли, и она стала убирать вещи с подоконника. Я увидел ее затылок, ну и сделал это. Ударил ее. Там была какая-то статуэтка, вроде того, я прямо ею и стукнул, над ухом. И она упала. Может, мертвая, хотя и не уверен. Я снял наволочку с подушки и обвязал ей шею.
— Наволочкой?
— Да. Затянул на шее.
— А что вы сделали с подушкой?
— Подсунул ей под спину. Потом хотел выключить музыку, но я не знал, как работает проигрыватель, какой-то он был странный, поэтому пришлось оставить как есть. Потом я ее задушил наволочкой, туго натянул и перекрутил.
— Вы занимались с ней сексом?
— Да, занимался.
— Опишите.
— Описать? Ну, секс и все. Я всунул свой… ну…
— То есть проникли в нее?
— Да, точно. Проник.
— Во влагалище?
Пауза.
— Ну да.
— У вас было семяизвержение?
— Да.
— Внутри ее?
— Наверное. А может, я успел вытащить. Но, по-моему, все-таки не успел.
— Уверены?
— Нет, не уверен. Может, я и вытащил. И кончил на пол.
— Эякулировали на пол.
— Ну да. Уверен.
— Что дальше?
— Я ушел.
— А до того?
— Ну, привязал ее ноги к стулу.
— Зачем?
— Не знаю. Не знаю, зачем я вообще это делаю. Не хочу об этом говорить, потому что… все это… Ну мне, конечно, придется рассказать, хочу я или нет, правда? Но я не знаю, почему я это делал. Просто делал, и все.
— И что было дальше?
— Я ушел.
— Быстро? Вы убежали? Или сначала осмотрели квартиру?
— Ну да, осмотрел. Ничего особо не трогал, только порылся в паре ящиков. У нее было там немного денег, баксов пять, и я их взял, но больше ничего не брал. Дело не в деньгах, сами понимаете. Я взял деньги и ушел.
Наступила тишина. С легким скрипом вращались катушки диктофона. В коридоре кто-то засмеялся.
Детективы смотрели на де Сальво.
Тот поднял правую руку — внушительного размера, явно обладающую незаурядной силой, но в ту минуту никто не обратил на это внимания — и сделал традиционный жест: «Клянусь».
22
Рики рассматривал пришедшего.
Стан Гедамински носил грязное шерстяное пальто, которое некогда, вероятно, было синим, и простые черные ботинки, точь-в-точь как у почтальонов, патрульных и прочих людей, которым приходится много ходить. Его волосы имели странный желтовато-серый оттенок, как и кожа лица — болезненный льняной цвет, словно на засвеченной фотографии.
— Привет, Стан. У тебя ордер?
— Нет.
— Ну ладно, тогда заходи.
По очевидным причинам Рики в отличие от большинства взломщиков вовсе не презирал полицейских. Он гордился тем, что боится их не более, чем все остальные граждане: ему нечего было бояться. Хорошего взломщика не поймают. Готовься тщательнее, избегай обычных ошибок — не выходи на дело слишком часто, не болтай, — и тогда взлом станет безопасной профессией. Этот нейтралитет позволял Рики поддерживать дружеские, хоть и осторожные отношения с некоторыми полицейскими. Например, со Станом Гедамински.