Душка

Непреходящий запах медицинских препаратов стоял в небольшом кирпичном доме у Тамары Васильевны, матери Елены Владимировны. Болезнь неумолимо прогрессировала, метастазы беспощадно поедали иссохшую плоть, приступы являлись один за другим, «скорая» раз за разом бестолково целовала знакомую калитку, а ждать исцеления теперь можно было только от Всевышнего.

— О боги-боги, сколько вас на свете — и шумерские, и славянские, и египетские с греческими, всех и не упомнишь. Да ни один ни разу не откликнулся на мои мольбы, — плакала Тамара Васильевна, почти уже не поднимаясь с постели.

Приехавшая с пожитками дочь с некоторых пор перестала подбирать слова утешения, утомилась. Тихим голосом порой ругнёт старушку, мол, не поминай Бога всуе, грех это. И хотя что такое грех, и как нужно себя вести человеку в свой последний отрезок жизни, она всецело не понимала, но чувствовала, что обязана одёргивать безрассудные импульсы матери. Перед кем обязана — тоже не знала, но ощущала в доме присутствие некой неосязаемой третьей силы, явившейся сюда без спросу, но по законному праву жизни и смерти. И эта сила слышит всё, и судит за всё, что сделано и сказано.

Эту силу Елена чувствовала ещё в детстве. Скажешь, бывало, кому-то слово грубое, обязательно «прилетит» отдача — то ли острый камень окажется в том самом неудобном месте, куда ступает босая нога, то ли учитель вызовет к доске в неподходящий момент неготовности к уроку. Всего лишь одно слово, а как громко и точно аукается оно на другой стороне бытия. А тут — целая жизнь, в ней столько речей кудрявых наговорила, столько дел неблаговидных переделала, что терпения не хватит у всевидящего ока и всеслышащего уха переварить в своём котле прикрые ингридиенты из копилки векования.

Боязно Елене Владимировне, ведь и самой предстоит когда-то явиться перед вселенскими присяжными, и дать ответ. Как им сказать о том, что бросила законного мужа? Устала от семейного жития? Ну, утомилась, и что с того? У всех так. Что муж «объелся груш» и стал каким-то чужим, отдалённым, постоянно озабоченным своими делами? Так и в этом неудовлетворении она не едина на белом свете. Не соврала ведь Анатолию, что сама не понимает происходящего с ней, не может найти этому ни слова пояснения. Какое-то наваждение посетило.

Вот и свалилась лежачей матери на больную голову. Спасай, мама, дай хоть совет, что делать дочери. А мама сама еле-еле душа в теле.

— Мам, а мам, — как-то позвала Елена Тамару Васильевну, — ты не спишь?

— Я сейчас почти совсем не совсем не сплю, не спится, — отозвалась мать.

— Болит?

— Этого не пояснишь, тяжко просто, невыносимо. И думки всякие в голову лезут.

— И что за думки?

— О смерти, доча.

— Это ты брось, я вот где-то читала, что если загонять в свою голову мысли о кончине, то можно пробудить на уровне тонких миров тёмные силы, которые и приблизят смерть. А если верить в выздоровление, то наоборот, начинают работать другие ангелы, — на самом деле Елена придумала про тонкие миры и ангелов, но что-то подобное она где-то действительно читала.

— Много ты знаешь, они тебе напишут в своих газетах, лишь бы купили.

— Я в интернете читала, на серьёзном сайте.

— Ох, в тырнете. Удивила. Да там такие же сидят, как и в газетах. Не рассказывай мне сказки, там…

— Мам, я от Толика ушла! — резко перебила Елена Владимировна, сама испугавшись своего признания.

— …Как ушла? — охнула Тамара Васильевна. — Что случилось?

— Ты только сильно не переживай. Я к тебе насовсем переехала. Ну, вещи, конечно, не все забрала. Потом привезу. Всё равно я там не хозяйка, за столько-то лет так и не стала…

— Так, — строго повела поредевшей седой бровью Тамара Васильевна, — давай, рассказывай по порядку.

— А никакого порядка нет, мама. Полный бардак в голове. Может, я с ума сошла?

— Если сошла, то в дурдом надо ехать, деточка, там есть хорошие специалисты. Соседку нашу, Петровну, вон, тоже как-то года три назад какая-то шизофрения посетила, так ничего, покапали, покололи, приехала как новенькая. Только жопа вся синяя и болящая. Так чем тебе Толик не угодил, жисть ведь прожили? Может, это Колька-врач опять голову тебе стал морочить? Так я его…

— Да при чём тут Колька, мам?! Нашла чего вспомнить, хос-спади…Сто лет в обед, одноклассник в гости покатался, намёки побросал. Язык без костей, мозги без тормозов, мам. Воспользовался моментом, что я сама к нему за советом обратилась. Тут другое, — Елена закатила глаза и тяжело вздохнула на полную грудь.

— Что другое?

— Мне кажется, что Толик меня разлюбил.

— Пс-с…Прости, Господи! О любви она вспомнила в её-то годы. Да меня папка твой разлюбил уже на второй день после свадьбы. Ночку заночевали, а на следующий день он уже с Петровной целовался. Она, когда молодухой была, ох и славной девкой бегала. Все пацаны на улице хвостиками крутили. И папик твой туда же.