— Отрезанную голову! — уже спокойно произнес опер, посмотрев в глаза пенсионерки Суховой, рассчитывая получить удовольствие от произведенного последними словами эффекта.
— Что, простите? — не поняла та. Эффект явно не удался.
— Отрезанную голову молодого мужчины, — раздраженно повторил опер.
— А, голову, — протянула Сухова, осознав лишь, что находка не представляет особой материальной ценности. — Что-о? — наконец-то дошел до нее смысл сказанного.
— Вот именно! — подмигнул Петруха. — Совсем озверел черный Абдула!
— В каком это смысле?
— Не знаю, — пожал плечами тот. — Просто так говорится… Народ наш что-то порядком озверел… Слыханное ли дело — такое найти раньше, до перестройки! А в наши дни — да на каждом шагу! Месяца не проходит, как непременно какие-либо фрагменты тел извлекают из бачков… А сколько еще аналогичного незаметно совершает путешествие на городскую свалку! Ведь не станешь каждую помойку осматривать! Но для случайных находок — уж больно часто!
— Ну и ну! — покачала головой Мария Даниловна. — Странно как-то все… Что же это за садисты орудуют? Убивать — всегда убивали… Но неужели расчленение так популярно стало?
— Ну, это самый простой способ избавиться от трупа, — разъяснил Алексеев. — Да, только не понимайте мои слова буквально, как руководство к действию!
— Ну что вы!
— Как же, знаю я вас… Ладно, шучу… Я-то, конечно, всякого повидал, будь здоров, но сам еще никогда в такой идиотской ситуации не оказывался, — ну прямо на моей родной помойке!
— Совсем стыд потеряли!
— Ну вот. Пришлось опять целый день на работе проторчать, пока с головой этой разбирались… Берлиоза несчастного…
— Как? Тоже Берлиоза? В смысле — опять?
— Да нет, это она у меня лично под таким кодовым названием проходит, — поморщившись, объяснил Петруха. — Пока неизвестно, чья она.
— А что, разве реально установить? — поинтересовалась пожилая женщина.
— Вообще, конечно, нет. Разве что родственники заявят, что человек пропал, и по лицу опознают… Но у этого есть некая примета, потому, думаю, будет проще. Если кто-то его начнет разыскивать — возможно, разыщет… Хотя, конечно, родным не позавидуешь — увидеть такое…
— А знаете, я где-то читала, — начала таинственным голосом Сухова, — что в древности люди умели оживлять головы… Это у какой-то народности даже культом было… Вроде как таскали повсюду с собой засушенную головёшку в мешочке, а когда надо было будущее узнать, проделывали какие-то манипуляции, вопрошали, — она и отвечала… Вот бы вам в уголовной практике такое ввести! Сразу бы раскрываемость повысилась…
— Не то слово, — согласился Алексеев, хмыкнув.
— А еще… Нет, послушайте, правда! Вы только не смейтесь… Я еще читала прелюбопытнейшую вещь… Представляете, несколько лет назад подходит к часовому, который у Мавзолея стоит, некий человек, причем дело к ночи близится…
— И говорит: «Отдай свое сердце!» — блеснув глазами, жутким замогильным голосом произнес Алексеев, изображая детские «страшилки».
— Ну вот… Вечно вы перебиваете… Над кем смеетесь? Над собой смеетесь! — с пафосом продекламировала Мария Даниловна.
— Да, да, над собой, — поспешил согласиться опер. — Простите. Продолжайте, пожалуйста: итак, подходит к часовому…
— И говорит, — живо откликнулась пожилая женщина, — впустите, мол, меня в Мавзолей…
— Зачем? — удивился Петруха.
— Погодите. Это уже другой вопрос. Часовой его, понятно, посылает, как это принято говорить, «куда подальше». А этот человек тогда достает какую-то бумагу, разворачивает ее… Часовой своими глазами читает: «Предъявителя сего пропускать ко мне в любое время. В. Ульянов (Ленин)». Ну, каково?
— Круто! — оценил Алексеев. — И это все?
— Нет, что вы! Я совсем еще даже до главного не дошла… Короче, связались с комендантом Кремля… Или с кем там положено — это уж не знаю, извините…
— Неважно. В данном случае неважно, — смилостивился опер.
— Ну вот. И выясняется, что документ — подлинный, написан действительно Лениным и выдан он Хаммеру — тому самому, который после революции вагонами из России национальные богатства вывозил… Это же известный исторический факт, что он с Лениным многажды тогда встречался… Ильич ему вполне мог такую бумагу выдать…
— Мог, — согласился Алексеев. — Вполне.
— Ну вот. А человек этот, владелец документа, и оказался не кем иным, как тем самым Хаммером — ленинским компаньоном по разграблению России… На этом он, видно, капиталец себе и сколотил… Этот-то Хаммер — известный богач, еще в Москве какой-то центр, ну, знаете, наверное…
— Слышал, — кивнул Петруха. — Так он же помер!
— Помер, верно. Но тогда еще жив был… Неважно! В общем, не знаю, верить или нет, но в Мавзолей его пропустили — все же сам хозяин, пусть покойный уже семь десятков лет, но ведь разрешил! Письменное завещание, можно сказать, оставил…
— Так, — подтвердил опер. — Только к чему вы все это?
— Именно к тому! К говорящим головам! Что, скажите, ему понадобилось делать в полночь с трупом наедине? Вот то-то и оно! Не иначе как вопрошать о будущем!
— Не иначе, — усмехнулся Алексеев. — Хотя ему это знание что-то не очень помогло…