Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни

Поздоровавшись, он сел за руль (автомобиль был его), Аркадий рядом. Представил нас. Лариса напомнила Максиму о том, что они уже знакомы. В машине разлился запах мужских духов. Аркадий что-то пошутил по этому поводу, Максим что-то ответил ему в том же тоне. Так, со смехом и непрестанными шутками мы отправились за город. Как нам с Ларисой объяснили, в деревню Малаховку, где находилась дача поэта Наума Олева.

По дороге Максим оживленно переговаривался с Ларисой и Аркадием. Я посмеивалась шуткам, но большей частью молчала – у меня с ним не было общих тем для разговора. По первому впечатлению он мне не понравился. Физически он не был моим типом мужчины. Мне не нравились «усатики» – они почему-то наводили меня на мысли о легкомысленности, а подобные мужчины меня не притягивали. К тому же всю дорогу Максим пристально разглядывал меня в зеркальце. Это было неделикатно и раздражало. Я сидела прямо за ним на заднем сиденье рядом с Ларисой и подругой Аркадия, прижатая к дверце машины. Не имея возможности передвинуться, чувствовала себя как «под прицелом»,

Наконец, мы въехали в Малаховку. Это чудное место напомнило мне картинку из русской сказки. Уютный деревенский дом, окруженный запорошенными снегом елями. Прямо как в фильме «Морозко». Живописный уголок. Ощущение единства с природой, умиротворенности и свободы.

Нам навстречу вышел хозяин дома. Неожиданно Наум Олев оказался высоким красивым мужчиной библейского типа. С большими черными умными глазами и острым взглядом. Он радушно поприветствовал нас, с любопытством осмотрев нас с Ларисой с ног до головы.

Я уже слышала о поэте-песеннике Науме Олеве, который являлся автором многих замечательных песен, в частности песни «Татьянин день», которая мне нравилась текстом даже больше, чем музыкой. Обычно его песни объявляли на гала-концертах и иногда на «Голубом огоньке». Поэтому обрадовалась возможности пообщаться с человеком, от которого было интересно что-то почерпнуть в культурном плане. «Наверно, он очень интересный собеседник, – подумала я, – поэт не может быть иным».

В доме уже собралось немало народа, человек двадцать. «Сливки» московского общества – адвокаты, артисты, писатели, номенклатурные работники, – рассказала подруга Аркадия, Лена. Люди живо общались. Атмосфера была веселой и непринужденной, наполненная шутками и взрывами смеха. Мы с Ларисой начали знакомиться с другими приглашенными. Но я инстинктивно держалась подальше от Максима.

Когда все сели за стол, то я оказалась на торце длинного прямоугольного стола между двумя мужчинами. C одной стороны был какой-то адвокат, имени которого я не запомнила, а с другой стороны оказался… Максим. Не знаю, сел ли он рядом со мной случайно или преднамеренно, но за столом он постоянно любезно оказывал мне знаки внимания, подкладывая на тарелку еду и следя за тем, чтобы мой бокал не оставался пустым.

Началось веселое шумное застолье.

Получилось так, что Нолик сел на противоположном торце стола, заставленного блюдами и бутылками вина и водки, прямо напротив меня. Очень колоритная личность, он выступал тамадой и «затейником», не давая гостям скучать. Слушая его, я поняла, что у него был не только острый взгляд, но еще и язык. Он говорил без умолку, постоянно отпуская ироничные ядовитые шуточки.

Нужно сказать, что все было преподнесено им с большим чувством юмора. Человек, безусловно, очень талантливый – мастер слова, поэт «недаром». Удержаться от смеха было невозможно. После каждой его «репризы», как тогда говорили в артистических кругах, гости взрывались от хохота. Было видно, что Нолику это доставляло удовольствие, и он продолжал «работать на публику» с пылом и энтузиазмом.

В какой-то момент Максим шепнул мне: «Нолик «на взводе» – давно должна была приехать из Одессы его любимая женщина, Галя, но она задерживается, а он страдает в ожидании».

Действительно, нервное состояние Нолика было заметно, и чем больше он пил, тем больше он был «на взводе». Если вначале в свои «репризы» он лишь изредка вводил, говоря официальным языком, ненормативную лексику, как «приправу к блюду», то чем дальше, тем ее было больше. Как будто Наум выплескивал всю свою обиду на судьбу, которая несправедливо задерживала долгожданную встречу с его любовью.

А я тоже постепенно напрягалась, но по другой причине. Становилось все более неприятно слушать бесконечный поток нецензурных слов – их с избытком хватало и на улицах Москвы, возле пивных ларьков. Кроме того, шутки хозяина дома становились все более злыми. Я начала ерзать на стуле – не этого ожидала от вечера в творческой компании.

Поначалу я смеялась вместе со всеми над словами хозяина дома, сначала искренне, а затем больше из вежливости. Но в какой-то момент мне вдруг стало скучно и неинтересно. Конечно, я понимала, что Нолик таким образом развлекал гостей и развлекался сам – у каждого свой метод, имеет право. Но все это становилось очень однообразным, неэстетичным и резало ухо. И слишком далеким от той прекрасной поэзии, которую он подарил музыке, являясь профессиональным поэтом-песенником.