Два апреля

У двери буфета толпились мужчины, утолявшие не столько голод, сколько жажду. На многих в поезде накатывает мучительная жажда, не позволяющая заснуть, пока не утолят ее у буфета. Овцын стал ждать очереди, прислушиваясь к беспорядочным разговорам веселых командированных, освободившихся на краткий миг времени от строгой опеки жен и начальства.

Внезапно что-то стало мешать ему. Это необъяснимое внушило тревогу. Он подумал, что намерение выпить к бутерброду рюмку коньяку разворошило загнанные в глубинные тайники воспоминания о «Флоренции». Обычно у него проходила тревога, когда он понимал, отчего она, но тут беспокойство нарастало.

Когда пришла очередь, он взял свою тарелку, выбрался из тесного буфета, сделал шаг и застыл в растерянности, увидев стоящую у окна Ксению.

- Ну, не железный ли ты человек, - сказала Ксения. - Я гляжу тебе в затылок уже двадцать минут.

- Я не железный человек, - сказал он и подал ей тарелку.

- Разделим по-братски? - спросила она, смеясь.

- Разделим, - сказал он. - Ты знаешь, какой вопрос вертится у меня на языке?

- Знаю. - Она все смеялась. - Пусть вертится!

Вопрос показался ему жалким, и он был рад, что не задал его.

Не все ли равно, как попала она в этот поезд, не надо тратить силы, стараясь понять то, что все равно не понять. Она посмела попасть в этот поезд. И поэтому он не смеет пожелать ей спокойной ночи и отойти.

Что-то вторглось в его судьбу, и высокий смысл жизни открылся ему на мгновение, и он не стал с любопытством бессилия выяснять, к добру это или к худу, да и есть ли в самом деле разница, да и откуда же ей взяться, когда все на свете так неразрывно сплетено, так проникло одно в другое, что никто, кроме тебя самого, не сотворит из хаоса добра или худа. И он удивился, как долго зрела в его сознании эта такая простая мысль.