Только через месяц Мари удалось вырваться на выходные. Ехать пришлось на поезде — теперь девушка уже не могла позволить себе самолет. Поезда же Мари разлюбила навсегда. Обманная нега вагончиков обернулась трагедией, а колеса предательски выстукивали: «Мити больше нет с тобой, Мити больше нет с тобой», словно издеваясь. Мари ехала в плацкарте, чтобы обошлось дешевле, волком смотрела на попутчиц, утром бегала в туалет с токсикозом (дома ее почему-то совсем не тошнило) и чувствовала себя одинокой и несчастной.
Остановилась она у Нади, своей давней виртуальной подруги. Девушки общались три года, делились горем и радостью, но до сих пор почему-то им не выпадало встретиться. Надя оказалась прехорошенькой блондиночкой, очень похожей на свои фотографии, но пухленькой.
— Видишь? — смущенно улыбнулась она Мари, проводя руками по гладким бедрам. — Для инета я в фотошопе убираю, а в жизни нет на меня такого фотошопа. А ты такая же… Худенькая совсем. Ты точно беременная?
Мари поделилась с Надей проблемами еще накануне, поэтому подруга все знала. Она заботливо уложила Мари отдохнуть с дороги, а сама, напевая и помешивая тесто для какого-то особенного тыквенного пирога (Надя славилась как искусная кулинарка), между делом позвонила по нужному номеру и узнала, что Анна сегодня дома. После обеда она разбудила Мари, несмотря на все протесты, плотно накормила и только потом предложила проводить до улицы Лизы Бричкиной.
— Сколько ребеночку у этой Анны уже лет?
— Около четырех. Или чуть больше. А что?
— Говорит очень бойко и хорошо.
— Ты откуда знаешь? — не поняла Мари.
— Я с ним по телефону разговаривала. Он сказал, что мама в ванной, и спросил, что ей передать. Прелесть какой голосочек. И ребеночек, наверное, прелестный.
Мари позвонила в дверь, понятия не имея, что она скажет. Она заготовила несколько десятков одновременно умных и честных фраз, но когда услышала короткое тилиньканье и радостный детский смех, разом растеряла все слова.
— Кто там? — спросил звонкий голосочек.
— Я пришла к твоей маме.
— Сейчас я ее позову. Я не умею сам дверь открывать, она тяжелая слишком.
Вскоре вышла и Анна, в глазке зашевелилось.
— Я просто хочу с вами поговорить, — неловко выдавила Мари, глядя в глазок и краснея, — я одна. Откройте, пожалуйста. Я не желаю вам зла.
Ей было стыдно за свою неловкость, за свою внезапно вспыхнувшую ненависть к женщине, которую она даже никогда не видела. Дверь распахнулась, и ее пропустила в квартиру брюнетка лет тридцати — ничего особенного, но симпатичная, с ладной длинноногой фигуркой и пышными ухоженными волосами. Мари застыла, глядя на кудрявого маленького мальчика, толкающего по коридору машинку-каталку. Мальчик был прехорошенький — и копия Мити — те же кошачьи глаза, та же гладкая смуглая кожа, тот же четко очерченный рот. Девушка смотрела на крошечную ручку, которой он так старательно налегал на свой груз, и видела знакомые очертания — длинные тонкие пальчики, аккуратные ноготки, тонкую кисть.
— Митенька, — позвала Мари, и голос у нее сорвался, — Митенька.
Мальчик обернулся и помахал ей ручкой, крикнул:
— Сейчас подойду!
— Ну, не стойте же, раз пришли, — нервно сказала Анна, — разувайтесь, вот тапочки, какой у вас размер?
— Почти тридцать пятый.
— Какая крошечная ножка, — улыбка как-то искривила лицо женщины, — и сама вы такая крошечная. Идите на кухню, садитесь. Чай будете?
— Буду.
Кухня оказалась просторной — больше, чем у самой Мари. Просторной, недавно отремонтированной, с нарядной и необычной ярко-желтой мебелью. Анна засуетилась, выставляя к чаю какие-то печенья и пирожные, а Мари молча смотрела на нее. Анну никак нельзя было назвать опустившейся клушей, которая за ребенком света белого не видит. Аккуратный французский маникюр, нарядное домашнее платье, туфельки на маленьком каблучке — далеко от советской страшилки про молодую мать в старом заношенном халате и вечных бигуди.
— Анна, вы не беспокойтесь так, вы мне расскажите. — Голос у Мари опять сорвался. — Анна, я пришла, чтобы… Вы понимаете, у меня будет ребенок… Митя, он…
Анна резко развернулась, выронив блюдце.
— Ребенок? У вас будет ребенок?
— Да, — растерянно сказала Мари, глядя на осколки.
— Какой подлец! Нет, какой подлец! — Анна схватила с подоконника сигарету, потом спохватилась и положила обратно. — Я немедленно позвоню ему!
— Вы знаете, где он? — Мари подалась вперед в смутной надежде.
— Где же ему, козлу, быть! На работе. Вот подлец, вот подлец! И давно?
— Что давно?
— Какой у вас срок?
— Около трех месяцев.
— Ах гадина! Как раз в это время мы собирались в пансионат. Он еще клялся мне, что это такой медовый месяц!
Анна неожиданно упала на стул и некрасиво зарыдала, размазывая по лицу слезы и подвывая. Мари не знала, куда ей деться в этой неловкой ситуации, утешать новую знакомую она даже не пыталась. У нее щипало глаза. — Но Митя, он… — робко начала она.
— Митя не от него, — отрезала Анна, — это совсем другая история.
— Как не от него? Да он вылитый отец, он просто копия Дмитрия!
Анна перестала плакать, и обе женщины уставились друг на друга с непередаваемым изумлением.