Два билета из декрета (СИ)

Оставшись наконец одна, я снова посмотрела в осиротевший за последние дни шкаф. Выходные вышли насыщенными. В пятницу в больнице с Варей, где я дождалась анализов, и забрала дочь домой. В субботу собирала в строительные мешки вещи Олега. Два груженых под завязку такси отправились по адресу Анфисы, и, судя по пропущенным звонкам, мужу это не понравилось. В воскресенье гуляла с детьми, готовила, драила квартиру, остервенело натирая каждый угол до блеска. Мне явно не пойдет каре, так что пришлось менять жизнь более гуманным способом.  В порыве я чуть было не заказала новые обои, но вовремя шлепнула себя по рукам. Не известно, какую абстракцию я выберу в таком состоянии. Дел было столько, что только к ночи я нашла телефон.

От Виталика не никаких новостей. Он был не обязан, но…если честно, я ждала. Надеялась, что, прочитав мое сообщение, даст хоть какую-то реакцию. Что позвонит, скажет привычное «здравствуй», и от тембра его голоса снова станет хорошо и спокойно.

Внутри меня наоборот нарастала тревога. Так хотелось написать, позвонить, встретиться, но страх оказаться неправильно понятной был сильнее.  Наконец, когда я поняла, что уже больше часа ворочаюсь в кровати и придумываю, о чем говорить с Игнатовым при встрече, я плюнула на гордость и решила написать снова.

В окне вотсапа светилось последнее сообщение.

«Виталик, надеюсь, ты поймешь. Мне сообщили, что Варя заболела и я сразу же полетела домой, решила тебя не будить, поэтому так…Все объясню при встрече, позвони мне, как сможешь, удачи и прости, если подвела!».

Написано.

Но не отправлено.

Только сейчас я вспомнила, как набирала текст, сидя в такси, попутно отвечая на звонки свекрови и в конце концов убрала телефон в сумку. А значит, что все три дня после моего отлета Игнатов не представлял, где я, и куда делась.

Хотелось выругаться матом, но сил на это уже не было…

***

И сейчас мне предстоял самый сложный и самый долгий разговор – по часу на каждый из допущенных косяков. А силы были на короткий монолог из серии «Прости нас, Леопольд, мы больше так не будем». Хотелось надеть спецовку сапера, чтобы обезопасить себя в случае взрыва.  Я искала наряд не в офис, а на войну с надеждой поскорее выкинуть белый флаг и подписать перемирие. А лучше капитулировать.

Толстовка привычно легла в руки, но вместо радостной улыбки получилась горькая, до того неуместной теперь казалась эта одежда. Тут лучше бы подошло слово «броня».  Я провела пальцами по пушистой, уютной ткани и согласно кивнула: не сегодня, и, наверное, больше никогда.

Платье казалось мне каким-то нарочитым, будто я старалась всем понравиться. Это было правдой только наполовину – не всем, а одному. И я, застрявшая где-то посередине между уставшей и неуверенной в  загнанной мамочкой в декрете и роковой красоткой, выбрала безопасный вариант – белую блузку. Дети время от времени тарабанили по дверям ванной комнаты, но няня уводила их от потенциального очага взрыва. Я трещала от напряжения все время, пока красилась, собирала волосы, распускала волосы и умывалась, чтобы избавиться от неуместного сейчас макияжа.

Все должно быть максимально честным, без масок, а потому не стоит скрывать ни бледный тон кожи, ни синие от бессонницы круги под глазами. Вот такая она – Яна Птаха.

В какой-то момент организм устает находиться в стрессе и наступает блаженное опустошение. Тишина в эфире. Рябь по экрану. Вакуум. Именно так случилось со мной, пока я обувалась, вызывала такси, искала машину, потерявшуюся в нашем квартале, ругалась с водителем и ,наконец, дождалась замену автомобиля, вымотав нервы и себе, и тем чертям из всем известного желтого ада.

К воротам Мельницы приехал совершенно другой человек и на ледяную, схваченную коркой льда землю ступила почти что незнакомая мне женщина.

Я сразу направилась в кабинет Игнатова – он приходил на работу одним из первых, в отличие от меня, опаздывающей по самым уважительным причинам.

- У себя? – секретарша едва успела поздороваться, как я уже открыла дверь и оказалась внутри. Здесь было привычно холодно и пахло совсем иначе, чем-то приторно сладким, леденцовым. В полумраке я не сразу заметила фигуру Екатерины Юрьевны, застывшую над столом с бумагами. Она аккуратно раскладывала папки, но резко выпрямилась, почувствовав появление посторонней.

- Яночка, разве тебя вызывали? – голос вежливый, улыбка натянута до предела, будто на макушке завязан бантик, держащий всю эту лицевую конструкцию в тонусе, и стоит перерезать нить, как фирменный змеиный оскал тут же сползет вниз.

При виде своей вроде бы соперницы я испытала…ничего. В любой другой момент меня бы уже крутило от чувства вины, смешанного со стыдом за себя, но сегодня что-то изменилось. Я равнодушно села на ближайшее к столу кресло и посмотрела на руководительницу: Красивая, статная, злая. Впервые за все время работы в Мельнице, в голову стукнула мысль, а что такого Игнатов нашел в этой женщине? Почему он выбрал именно ее, ведь она откровенно…