Два брата

Но принять это тяжело. Впервые в жизни надо отказать в помощи тому, кто в ней нуждается. Нарушить клятву Гиппократа. Все остальные, включая Пауля, Отто и Зильке, ни на секунду не усомнились бы. Охотно дали бы свинье помереть, даже если б живой он не представлял собой страшную угрозу. Просто он это заслужил.

Но она-то — не все остальные. Фрида была на редкость искренним альтруистом, и в ту секунду какая-то часть ее умерла. Не самое страшное преступление из тех, какие она никогда не простит Адольфу Гитлеру, но для нее — трагедия.

Карлсруэн пошевелился. Из его нагрудного кармана Пауль выдернул платок. Большой квадрат пурпурного шелка. Вычурная деталь, которая вкупе с широкополой шляпой и тростью с серебряным набалдашником придавала их владельцу нелепый «артистический» облик.

Отто решил, что брат хочет перевязать рану.

— Какого… — начал он и осекся, потому что Пауль затолкал платок бесчувственному скульптору в рот.

Видимо, затуманенное сознание подало некий сигнал об опасности, ибо Карлсруэн вышел из ступора и задергался. Отто прижал к полу его руки, молотившие воздух, а Пауль пропихнул ткань в глотку. Дабы не лишиться пальцев, он использовал авторучку, которую всегда носил во внутреннем кармане куртки.

И зажал скульптору нос.

Отчаяние удесятерило силу предсмертных конвульсий и без того грузного Карлсруэна. Но и братья были не слабы, особенно Отто, у которого сила ненависти не уступала силе рук. Наконец Карлсруэн затих.

— Пауль… Отто… — прошептала Фрида.

Но она понимала, что ее мальчики иначе поступить не могли.

Нацисты превратили их в убийц.

Пауль встал:

— Надо от него избавиться.

Голос его прерывался, но он был спокоен. Даже властен. Он думал. Заставлял себя придумать план.

— Как? — тихо спросил Отто. — Ты знаешь?

Вновь повисло молчание.

Пауль сжал кулаки, прикрыл глаза. Сосредоточенно нахмурился.

Фрида смотрела на труп на полу. Кровь, что натекла из проломленной головы, впиталась в толстый синий ковер.

— Ох, Паули, как же нам… — шепнула Фрида.

— Так, — перебил Пауль — возможно, он даже не слышал мать, — Отто, дуй к старику Зоммеру и возьми его тележку. Скажи, мама продает барахло. Оставь тележку во дворе на велосипедной стоянке и сразу сюда. Понял?

Фрида отерла слезы.

— Ничего не выйдет, Пауль, — сказала она. — Даже если унесешь покойника. Его хватятся и выяснят, куда он ходил.

— Попытаются, но вряд ли след приведет к нам, — ответил Пауль. — Помнишь, как он появился? Когда стемнело. Воротник поднят, шляпа надвинута: он не хотел, чтобы его узнали, верно? Хороший нацист не якшается с евреями и, уж конечно, не ходит к ним в гости. И не склоняет еврейку к сожительству. Он — член партии. Исключено. Никто не знает, что он здесь. И не узнает, если мы не запаникуем и все четко спланируем. — Он взглянул на Зильке: — Тебе не нужно в этом участвовать, Зилк. Уходи.

Зильке сдерживала рвотные позывы и ответить не смогла, лишь помотала головой.

— Ладно, оставайся, поможешь нам. Надо завернуть его в ковер.

Все так же молча Зильке присела на корточки.

Пауль повернулся к брату:

— Чего застрял? Бегом за тележкой!

Окрик вывел Отто из оцепенения.

— Хорошо. — Он ринулся к двери. — Тележка.

Пауль присел рядом с Зильке и обшарил карманы мертвеца.

— Паули! — ужаснулась Фрида. — Не смей грабить человека!

Пауль поднял голову и посмотрел на нее. Необычайно мрачно и решительно.

— Он не человек, мама. Он труп. Мы с Отто его убили. Надо сохранять полное спокойствие и все хорошо продумать. Тогда выкрутимся. В беде деньги не лишние, у нас их мало. Разумно их взять. Мы должны поступать разумно, мама. И без единой ошибки. Тогда уцелеем.

Зильке уже отыскала бумажник мертвеца. Деньги. Больше, чем Фрида зарабатывала за три месяца.

— Это была самозащита, — бормотала Фрида. — Но если ограбим его и вас поймают…

— Если нас поймают, будет уже все равно, ограбили мы его или нет. — Пауль стал закатывать труп в тяжелый ковер. — Но нас не поймают. Что он был здесь, знаем только мы и он. Он мертв, а мы никому не скажем. На папу он наверняка донес анонимно. Обычная история.

Пауль застыл. В этом кошмаре он совсем забыл про папин арест. На секунду показалось, что боевой дух его иссяк, но он глубоко вдохнул и приказал себе собраться.

— Сосредоточимся. Все по плану. — Он будто разговаривал сам с собой. — Если сумеем его унести и выбросить, все будет хорошо.

Труп закатали в ковер и обвязали бечевкой. Вернулся Отто. Вдвоем с Паулем они затащили тюк в лифт и поехали вниз, Зильке стрелой неслась по лестнице, удостоверяясь, что горизонт чист. Втроем они загрузили тяжеленный тюк в тележку. Повезло — квартал был безлюден, однако они заготовили печальную историю: приходится все распродавать, чтобы купить еду. Конечно, толстая ковровая скатка выглядела подозрительно, но ее обложили тряпьем и подушками со всей квартиры, и картина вышла вполне достоверная: обнищавшая еврейская семья вынуждена продавать свой скудный скарб.

— Сейчас только девять, — прошептал Отто. — На улицах людно. Может, выждем? До полуночи.