Два часа до конца света (СИ)

— Есть один тип, — поведал Марш, направляясь в ванную комнату, — но его имя связано с очень секретным объектом, так что я не могу тебе рассказать об этом классном парне подробнее. Лучше налей себе чаю и подожди, пока я приведу морду лица в товарный вид.

— Учитывая, что у нас одинаковый уровень допуска, — бросил Антон вслед доктору, — ты мог хотя бы назвать номер этого объекта.

— Шесть-три-восемь-три, — ответил Владимир, поворачивая вентиль над раковиной.

— «Ни живой, ни мёртвый»?! — Изумился детектив, проходя в кухню. — Руководство его воспринимает весьма серьёзно, я согласен. Но что тебе до этого?

Марш не ответил. Судя по плеску воды, он умывал лицо, и спустя минуту уже был на кухне, старательно вытирая лицо полотенцем.

— Как-то раз я прогуливался по Зоне 112, и случайно забрёл в кабинет Одинцова.

— Случайно забрёл, — многозначительно повторил Могилевич, по-хозяйски заглядывая в шкафчик. — У тебя есть пуэр?

— Да, там же где и всегда. Только для тебя его и держу.

— Очень приятно.

Пока детектив доставал из того же шкафчика пару чистых кружек, Марш заливал воду в электрический чайник.

— Так вот, — продолжил доктор, щёлкая выключателем прибора. — Забрёл я, значит, к Одинцову, и как-то внезапно оказался у его стола, прямо возле ящика с документами.

— Внезапно, да?

— Категорически внезапно! Ну, мы же с Одинцовым друзья, а от друзей не может быть секретов, — это всем известно. Поэтому я без задней мысли решил провести уборку в ящике для документов. Пришлось вытащить всю эту бюрократию, и аккуратно сложить в том же порядке, в каком я её вытащил. Среди этих абсолютно неинтересных бумажек я обнаружил, и дважды случайно прочитал, абсолютно не имеющую никакого значения заметку об объекте «Ни живой, ни мёртвый».

Тут чайник вскипел, и коллеги сели за стол. Марш порылся в том же шкафчике, и вскоре на столе оказалась тарелка вафель.

— В той заметке говорилось, что изучать объект нельзя. Содержание возможно только при условии, что о нём не будет ни строчки конкретной информации; рост, вес, цвет волос и тому прочее, — всё это приводит к чему-то плохому, но в документе не написано, что именно. Потому что это также информация об объекте.

— И это всё?! — Разочарованно протянул Могилевич. — Ты про антимемы слышал?

— Дело не в том, что написано в этой заметке. А в том, кто её написал. Автор этого документа никто иной, как предыдущий Смотритель Зоны 112, Орлова Оксана Александровна. Последний человек в Самаре, работавший ранее в Отделе «П» ГРУ.

Отхлебнув пуэра, Могилевич пожал плечами:

— Очень многие люди перешли в Фонд после развала СССР. Орлова могла начать новую жизнь, стерев себе память, либо же примкнуть к иной организации. Выбор в сторону Фонда был наиболее прагматичным, разве нет?

— Это кажется логичным до тех пор, пока не узнаешь, что Орлова была одним из ведущих исследователей в Отделе. Она была родом из Челябинска, где, как мы с тобой знаем, располагается крупнейший исследовательский комплекс, набитый самыми передовыми технологиями для изучения сверхъестественного. Сегодня это учреждение известно как Зона 400, вызывающая трепет у всех новичков в Фонде, но мы то знаем, что ранее этот комплекс назывался Восток-9. И в отличие от Фонда, Отдел никогда не строил небольшие зоны и участки в качестве дополнительных узлов связи, вроде того, что сейчас представляет из себя наша Зона 112. Наоборот, наше маленькое, но гордое учреждение было отведено под рабочее пространство непосредственно учёных. Никто никогда не собирался держать в Зоне 112 какие-либо объекты, поэтому учреждение и находится в черте города. Уже после слияния с Фондом подземные этажи были переоборудованы под содержание. Изначально функция Зоны заключалась в удалённом наблюдении и планировании. Сам Одинцов как-то проговорился, что Отдел отстроил, и, возможно даже ввёл в эксплуатацию ещё один участок, который до сих пор никто не нашёл.

— А ему-то откуда об этом знать? — Со скепсисом заметил Могилевич. — Он появился в Фонде после развала СССР. И завербовал его, если не ошибаюсь, ныне покойный Богдан Измайлов, чья дочь работает в Зоне на должности младшего исследователя.

— Верно, в досье Одинцова указано именно это. В досье же самого Богдана стоит дата смерти 4 ноября 1997 года, то есть в день, когда объект «Ни живой, ни мёртвый» был поставлен на содержание. В то время его дочери, Авроре, было пять лет. Сейчас ей тридцать, и недавно, на лекции об имеющихся в нашей Зоне объектах, она завела разговор о своём отце.

— И что? Многие люди служат в подобных Фонду организациях поколениями, это обыденное дело.

— Да, но суть в том, что её отец, по её же словам, умер, когда ей было всего два года. Богдан функционировал в Отделе ещё три года после своей смерти.

— Это могла быть просто ошибка в датах.

— Я тоже так сначала подумал. Но потом я побывал на могиле товарища Измайлова, и там стоит дата смерти — 1994 год. Я более, чем уверен, что в доме Измайловых можно отыскать старое свидетельство о смерти, датированное тем же годом, но в архивах Фонда, ровно как и в картотеке районной больницы, указан 1997 год.