Два Дьюрана (СИ)

Я молча выпустила его руку. Страшно хотелось расспросить о далеких странах, в которых он побывал — не в наших же краях добыл состояние и этих волшебных лошадей! — но...

— Ничего. Доброй ночи, — сказала я.

— Ты же от любопытства умираешь, я вижу. А другого случая поговорить нам может и не представиться. 

— Ты устал, — снова напомнила я.

— Бывало и хуже. Я ведь сейчас не в дозоре. Но если вдруг начну клевать носом...

— Помню, нужно вылить на тебя кувшин воды, — подхватила я и вернулась на кровать. 

И подумала: скорее уж, не стану будить его до рассвета. На этом ложе двоим хватит места с избытком. А что до прочего... Я скорее побоялась бы остаться наедине с Альриком, чем с Эданом. Нет, среди братьев тоже попадаются всякие, мать-наставница предупреждала, но... Я не ощущала в Эдане зла, а чутье никогда меня не подводило. Говорю ведь — я сама могла стать сестрой-заступницей... 

— Спрашивай, — сказал Эдан и потер лицо руками. — Не то, если станешь молчать, я и впрямь усну.

— Если я задам какой-нибудь вопрос, на который ты отвечать не захочешь...

— Я так и скажу, — перебил он. — Ну, что у тебя на уме?

10.

Не помню, чтобы я так долго с кем-нибудь говорила обо всем на свете! Разве только со старым братом-хранителем в обители, когда помогала ему разбирать сундуки с книгами — их привезли невесть откуда, страницы покоробились от влаги, были изъедены плесенью и жучками, кое-где пестрели подпалинами, будто тома выхватывали из костра... Иные были написаны на незнакомых языках, в них скрывались поразительные рисунки, совсем не такие, какими украшали манускрипты в нашей обители, и каждая такая книга таила в себе удивительный мир — совершенно чужой, но невероятно интересный и притягательный...

Эдан Дан-Дьюран сам был такой книгой на неизвестном языке, с вырванными страницами, взрезанной чьим-то ножом, опаленной пожаром, и мне разве что удалось подсмотреть кое-какие картинки из его жизни, и то... Не уверена, что правильно истолковала их.

Он увлеченно говорил о южном походе, в который отправился, решив, что дома обойдутся и без него, и собрав отряд — всех, даже крестьян, которые умели держать хоть какое оружие, пускай не меч, а цеп. Боевой цеп я видела... 

Говорил о жаркой пустыне — и не скажешь, что ласковое море в дневном переходе, — о ее коварных обитателях, миражах и смерчах, древних белых городах и поразительной красоты закатах... И о том, как тосковал по дому, по старому Дьюрану, по отцу и брату.

А уже под утро, когда догорели свечи, а за окном затеплился рассвет, Эдан обронил несколько слов о своей первой и единственной любви. О смуглой чернокосой Реноре, которая бросила ему цветок, когда отряд входил в город, распахнувший ворота, словно женщина объятия... За это сдавшихся без боя покарали свои же, дождавшись, когда чужаки уйдут дальше на юг: вернувшись, Эдан нашел только пепелище. 

И каким-то чудом — год спустя! — увидел Ренору в порту, в рабском ошейнике, и отобрал ее у хозяина силой — тот не желал продавать красавицу ни за какие деньги.

— У нее скоро дочь родилась, — добавил он, — а куда с ней в походе? 

— Так она... ну... — наверно, я покраснела, потому что Эдан улыбнулся:

— Отцом Ринна называла меня, а остальное значения не имеет. Всё одно пришлось возвращаться. Я, знаешь ли, изрядно накуролесил, повел себя недостойно брата-предводителя. 

Речь точно шла не о его женитьбе: он ведь не давал обета безбрачия, этого почти никто не делает. Значит...

— Ты что, убил того человека? Который не хотел продавать тебе Ренору?

— Я хотел ее выкрасть, но не удалось уйти тихо, так что... — он вздохнул, — пришлось прорываться с боем. Дело замяли, меня даже не лишили звания, но...

— Отправили на покой?

— Да. Я и сам не желал больше подвигов, а золота, — он усмехнулся, — золота я там взял немало, на две жизни хватит, а покажется мало — добуду еще. Только вот жизнь за деньги не выкупишь.

Я молчала, не зная, что сказать. Вряд ли Эдан искал утешения — разве я могла дать ему это?

— Все-таки я был счастлив, — добавил он наконец. — И тогда, в бесконечных походах, и потом, в Маленьком Дьюране. Пускай всего несколько лет, но...

— И ты не держишь зла на тетю Мальсенту?

— За что? Винить я могу только себя — за то, что не отказал брату и приютил его семью. А могу и не винить: зараза точно так же могла проникнуть в Дан-Дьюран с письмом от Грегора, от Жианны, от кого угодно. Поди знай, за что хватался гонец по дороге. А вот поджоги, — Эдан поднял на меня тяжелый взгляд, — я ей не прощу. Я не сказал, но прежде, чем я очнулся и взял дело в свои руки, несколько небольших селений все-таки успели спалить. Знаешь, что меня протрезвило?

— И что же?

— Запах, — негромко ответил он. — Ветер был в сторону Дан-Дьюрана. Я слишком хорошо знаю этот запах и ни с чем его не перепутаю. Я же брат-предводитель.

Я невольно сглотнула и только понадеялась, что...

— Живьем я людей никогда не сжигал, — сказал Эдан, словно услышав мои мысли, — а вот тела — приходилось. Не закапывать же их сотнями... А не уберешь — начнется мор. На жаре трупы быстро разлагаются, а падальщики всё сожрать не могут.