Два дня и три ночи

– Ну что ж. – Деда Артура явно «отпустило»: очевидно, он понял, что я не потребую предать гласности фамилии и явки всех его многочисленных агентов. – Во время войны такие фокусы были делом обычным. Да и после войны… Ну, предположим, я попытаюсь убедить их, что речь идет не об очередной политической интриге, а о деле действительно важном. Конкретно что вы хотите услышать в новостях?

– Проинформируйте слушателей, что из этого района терпящий бедствие корабль выслал сигнал «SOS», после чего связь прервалась, а местонахождение корабля неизвестно. Передайте, что может произойти самое худшее, и так далее. Сообщите также, что спасательная операция начнется завтра с утра. Это все.

– Хорошо, я попытаюсь. Но зачем это нужно?

– Мне нужен предлог, чтобы проинспектировать окрестности, не вызывая подозрений.

– Вы собираетесь снова рисковать «Огненным крестом»?

– Я знаю, Анабелла, вы невысокого мнения о наших с Дэвисом умственных способностях, но не надо считать нас законченными идиотами. На море шторм. Ваш «Огненный крест» настолько надежен, что в такую погоду не переплывет даже Темзу. Кроме того, поиски в море заняли бы слишком много времени. Нет. В восточной части острова на расстоянии семи километров от городка есть небольшой заливчик. Там плоский пляж, окруженный лесом и холмами. Необходим вертолет большого радиуса действия. В мое полное распоряжение. На рассвете.

– Но теперь вы считаете меня идиотом! – прошипел дед Артур. Наверное, мне все же не стоило так скептически отзываться о навигационных свойствах его любимого детища – «Огненного креста». – Вы думаете, мне достаточно щелкнуть пальцами, и через несколько часов у вас появится вертолет?

– Точнее – четырнадцать часов. Кроме того, рискну напомнить, что сегодня в пять утра вы были готовы щелкнуть пальцами, и вертолет появился бы в полдень, через семь часов. Я, конечно, понимаю, тогда стимул был гораздо больший – вывести меня в Лондон…

– Прошу связаться со мной в полночь. И надеюсь, вы ведаете, что творите.

– Да, сэр, – ответил я и выключил передатчик, чтобы дед Артур не переспросил, что я имею в виду: «Да, я ведаю, что творю» или «Да, я надеюсь, что ведаю».

* * *

Если Ставракис заплатил за ковер, находящийся в салоне «Шангри-Ла», пять тысяч фунтов, это значит, что он приобрел вещь, бывшую в употреблении. Первый владелец должен был заплатить как минимум вдвое больше. Пять на девять метров, благородной (бронзовой, темно-зеленой, золотой) окраски, он раскинулся, словно поле зрелой пшеницы. Еще более сильное впечатление от ковра давали ощущения. Ступая по нему, вы словно переходили вброд неглубокую реку. Я никогда в жизни не видел такого шикарного ковра и таких шикарных, закрывавших две трети стен гобеленов. Честно говоря, рядом с ними ковер выглядел дешевой подстилкой.

Свободная от гобеленов часть стены была обшита деревом драгоценных пород, гармонично сочетающимся оттенками с изысканным и даже несколько вычурным баром в глубине салона. Банкетки, кресла, табуреты у бара были обтянуты зеленой кожей с тиснением золотом. Я думаю, в Великобритании найдется достаточно людей, которые не в состоянии купить две такие табуретки даже на весь свой годовой доход.

Столь же роскошно смотрелись низкие столы кованой меди, разбросанные по салону в поэтическом беспорядке. На сумму, полученную от их продаже, вполне можно было бы прокормить семью из пяти человек в течение года, даже если бы они питались в ресторане гостиницы «Савой».

Две картины Сезанна висели слева и две Ренуара – справа. Я не сомневался, что это подлинники. Но все равно в этом салоне такие полотна были ошибкой. Уверен, они бы лучше чувствовали себя на кухне. Я тоже. И Дэвис наверняка бы к нам присоединился.

Может быть, дело в том, что наши твидовые пиджаки и супермодные платки на шеях грубо контрастировали с темными галстуками и фраками остальных присутствующих, а может быть, в том, что темы всех разговоров, казалось, были специально подобраны так, чтобы выработать у нас комплекс неполноценности. Психиатрам давно известно, что беседы об акциях, дивидендах и миллионах долларов прибыли всегда оказывают гнетущее впечатление на представителей низших классов. Нас спасало только то, что, во-первых, люди нашей профессии не причисляют себя ни к каким классам, а во-вторых, уже скоро мы убедились, что обмен мнениями на столь возвышенные темы вовсе не имеет целью произвести на нас впечатление – просто для этих людей бизнес был квинтэссенцией существования и, естественно, составлял главную часть их разговоров.

Тут были еще двое, кто чувствовал себя явно не в своей тарелке: директор парижского торгового банка Анри Бишар, маленький подвижный человечек с лысым, как колено, черепом, и шотландский адвокат по фамилии Мак-Кольм, большой и грубоватый мужчина. Я не думаю, что они страдали от неловкости больше, чем мы, но по ним это было лучше заметно.