Два дня на даче

"Я не понимаю, что надо Наташке? Чего ей не хватает? Всё у неё есть: дом, муж, дети. Ведь все для неё, а она ведёт себя как шлюха последняя. Все эти представления устраивает. А все приезжают, как на спектакль к нам, типа вот Наташка опять будет с кем-нибудь любовь крутить. Ха-ха, а Серёга будет смотреть на это и молчать. Нет, не буду, я лучше напьюсь, а завтра подам на развод". Это говорил "первый Серёга", тот, который был одним из заводил в школе, который самостоятельно поступил в институт на понравившуюся ему специальность и который, как ему казалось, выбрал себе хорошую, красивую подругу, наплевав на желания родителей женить его на подходящей невесте из ближнего круга их друзей. "Слушай, хоть сам себя не обманывай – ни на какой развод ты не подашь", – сказал "второй Серёга". Этот "второй" появился лет десять тому назад, когда пошли первые жесткие наезды на него со стороны Наташки, и она стала зримо навязывать свою волю, которая оказалась у этой симпатичной и с виду простоватой девушки вполне непреклонной. Второй был утешителем и успокоителем, когда в очередной раз он "первый" восставал, "второй" объяснял поведение Наташки вполне рационально и призывал поискать причины такого её поведения в собственных поступках и неправильных взглядах. Оценить свои поступки и обязательно найти некрасивые, которые и привели его Наташку к необходимости совершения некрасивых, иногда предательских шагов. Когда всё было логически объяснено, он приходил к неутешительному выводу о своей несостоятельности, как мужа и отца. У Серёги сформировался комплекс вины перед Наташкой. "Каждый раз одно и тоже себе говоришь, убеждаешь, а на следующий день даже поговорить с ней боишься. Опять истерику закатит, посуду начнет бить – не хочу! Перебесится и все наладится, надо только немного подождать. Терпение и труд – всё перетрут". Серёга отхлебнул вина за этот тост. "Шизофрения какая-то", – сказал первый. "Сколько можно терпеть? Есть у меня гордость или нет, в конце концов? Вот ради чего все это надо терпеть, ради детей? А какими они вырастут, если видят такое отношение матери к их отцу? Даже подумать страшно. Моя жизнь проходит непонятно как, так еще и дети получат неправильный посыл на всю жизнь. Нет, завтра пойду разводиться". Второй тут же ответил: "Завтра суббота, ЗАГСы заявления не принимают, поэтому завтра ты точно не разведешься, а там посмотрим. Ты про раздел имущества вообще подумал? Про родителей, которые сначала тебе припомнят твою самостоятельность, повозят мордой по столу, а потом скажут, что вы так долго уже живете вместе, что желание развестись при таких сроках совместной жизни бывает периодически у всех, но потом проходит, и у тебя пройдет. Не будешь же ты рассказывать родителям, что Наташка тут вытворяет, это же страшный стыд. А сколько сразу разговоров вылезет, сплетен, Наташка будет все отрицать и рассказывать, как она тебя любит, холит и лелеет. И в самом деле: рубашки и брюки наглажены, дети учатся хорошо, в кружках занимаются, дома чисто. По всему выйдет, что она хорошая, а ты плохой, она жертва, а ты гад". Первый сказал: "Нет, что я за мужик, если моя баба налево гуляет, а я на это глаза закрываю? Хочет гулять, пусть гуляет, но без меня. Не хочу быть посмешищем для всех. Хва-тит". Это были последние слова его внутреннего диалога: Серёга заснул, сидя в кресле. Рука с бокалом упала на ноги, остатки вина вылились, залив красным его красивые белые брюки. Наташке придется их отстирывать, или нести в химчистку, или выбросить.

Эта их взаимная маята продолжалась уже чуть больше пяти лет, начавшись после того, как всплыла история непродолжительного Серёгиного увлечения своей секретаршей. Наташка не стала предавать огласке тот случай, но сделала его хорошим оружием в своих руках. Серёга уволил секретаршу и впал в депрессию. Соблазн снять стресс в конце дня рюмкой хорошего коньяка незаметно перерос в сто-пятьдесят-каждый-вечер, и эта постоянная практика сделала из него тихого безобидного алкоголика, который, не осознавая своей болезни, признавал за собой только некую слабость в этом отношении, не более того. Наташка, естественно, страдала. Она не ожидала, что взращенное ею чувство вины, вместо прекрасного инструмента манипуляции, превратит её мужа в безвольного алкоголика. Поначалу она пыталась разжечь его ревность и самолюбие, заигрывая то с одним, то с другим знакомым, но старания оказались тщетными, и со временем Наташка перестала надеяться на то, что она вытащит мужа из ямы ничтожности, в которую он падал всё глубже. Прикрывая зудящую совесть заботой о муже, она по-прежнему флиртовала, стараясь не переходить черту, хотя иногда ей и не удавалось удержаться в рамках. Вот недавно нашёлся очередной подходящий объект в виде Дениса, и Наташка всерьёз увлеклась им, справедливо считая, что даже если в очередной раз не удастся расшевелить мужа и заставить его трезвыми глазами посмотреть на мир, то удовольствие за свои труды она в итоге всё-таки получит. Пока ни первое не второе, к её сожалению не получалось.