Два дня «Вериты»

— …чтобы полностью ликвидировать и республику и этого самого, черт его знает чего… Я намерен сегодня же вылететь в Штаты и надеюсь, джентльмены, что Пентагон поддержит мое предложение.

Премьер-министр застонал. Ему представился атомный гриб над его собственной плантацией, над его собственной виллой…

— О нет, только не это! Сеньор атташе, надо попытаться найти другие меры, другие средства! Может быть, американскую оккупацию страны…

Атташе стукнул по столу кулаком:

— Вы можете дать гарантию, что здешняя атмосфера не заразит солдат американской армии!? Не можете! Нет, Штаты не вправе рисковать. Вы уже не справились с создавшейся обстановкой, это очевидно. Следовательно, уничтожение республики — единственная гарантия против революций на континенте.

— По крайней мере, дадите ли вы время, чтобы перевезти мои ценности в банки Штатов? — взмолился трясущийся премьер.

Неожиданно к нему на помощь пришел представитель компании «Юнайтед фрут».

— Моя компания ухлопала слишком много денег на эту республику, — сказал он спокойно, пуская дым сигары в потолок. — Плантации, порты, железные дороги, принадлежащие компании… Пентагон не начнет бомбежку без согласования с монополиями, представителями делового мира. Подобные вопросы решает сначала капитал, а потом уже военные.

— Значит, есть другой выход? — обрадовался премьер. — Что бы вы предложили, сэр?

— Я против кровопролития, — решительно заявил представитель делового мира.

Премьер снова вздохнул с облегчением: ведь сейчас делец говорил именно то, что думает. Следовательно, имение, виллу, а заодно и республику еще можно спасти…

— Я против бомб, — повторил делец. — Надеюсь, можно ограничиться бактериологическим и химическим оружием. Правда, действие его не так быстро, но зато оставляет почти неповрежденными интересующие нас объекты.

Чем кончился этот деловой разговор, редактору «Экспрессо» не суждено было узнать. Ибо знакомый секретарь министра после виски понес явную чепуху и скоро уснул, склонив бледный лоб в тарелку с салатом. Тогда редактор покинул безмолвного секретаря и поспешил домой, чтобы собраться с мыслями и срочно обдумать возможность бегства за границу.

Такси ему найти не удалось. Трамваи и автобусы не ходили. Мелкой собачьей рысью, задыхаясь, бежал он по горячей мостовой и со страхом поглядывал в выцветшее небо, каждую минуту ожидая увидеть американские бомбардировщики.

«Нет, не может быть! — утешал он себя. — В Белом доме сидят деловые люди… Не могут же они вот так, сразу, уничтожить свою колонию только потому, что колония сошла с ума…»

На бегу он ощупывал в кармане толстую пачку банкнотов, которую во всеобщем замешательстве предусмотрительно захватил из сейфа редакции, и ему становилось легче. Он думал о супруге, расплывшейся, невоздержанной во всем сеньоре. Думал о шестнадцатилетней, уже достаточно испорченной дочери… Думал о…

Редактор замедлил бег, закрутился на месте. Потом решительно выругался и помчался в обратную сторону.

Он остановился у небольшого коттеджа в одном из тенистых, очень живописных переулков центра и вынул из потайного кармашка миниатюрный позолоченный ключик. Отперев дверцу с узорным матовым стеклом, вошел в прохладный вестибюльчик и поднялся на второй этаж. Послышался визгливый собачий лай, пахнуло дорогими духами. Без стука он вошел в уютный, шелково-сверкающий будуар, похожий на бонбоньерку.

— Ленора! Ты спишь, девочка? — позвал он, тяжело переводя дыхание.

Голубоглазая пышноволосая блондинка лежала на тахте. Она вздрогнула и приподнялась на локте.

— А, это ты… — по круглому личику пробежала гримаса досады.

— Ленора, детка! — он припал к тахте.

— Ах, отстань!

Она брезгливо отдернула ногу, которую он пытался погладить, встала и набросила халатик.

— Что с тобой, Ленорочка? Ты сердишься? За что?

Она смотрела в упор все с тем же брезгливым выражением на хорошеньком, почти детском личике.

— Я не должна сердиться на тебя… Но мне противно… Понимаешь ты! Противно!

Она говорила негромко и смотрела как на жабу.

— Глаза твои — на оливковом масле… усики… лысина… все отвратительно. Меня просто тошнит, когда ты приходишь.

— Что ты говоришь, опомнись, Ленора! Ведь ты всегда уверяла, что любишь…

— Что я должна была говорить, если ты содержишь меня? Но я больше не в силах лгать. Да, мне ненавистны даже твои деньги, пропади они пропадом! Даже этот будуар, в который ты приходишь, чтобы получить то, что принадлежит тебе — за деньги! Липкая, противная жаба!

Она схватила с туалетного столика фарфоровую пудреницу и запустила в него. Собачонка заливалась визгом и хватала редактора за брюки.

— Ах ты, шлюха! — взбесился редактор.

— Прочь! — Ленора замахнулась тонким узким ножом для фруктов. — Уйди!

Глупо было бы сейчас драться с капризной вздорной девчонкой, когда, того и гляди, налетят бомбардировщики. Опрокинув тахту, обсыпанный пудрой редактор выскочил из будуара как испуганный кот, слетел по лестнице и плечом распахнул дверь.