Два друга

Отстреляв несколько птиц, я не спеша шел к месту, где должен был повстречаться с Кандаковым. Солнце уже давно взошло, и от его лучей лес горел, как яркий флаг. Дышалось спокойно и, казалось, не было причины к тревоге, а между тем я испытывал что-то гнетущее, как будто какая-то беда была близко. И предчувствие мое оказалось правильным. Вскоре в стороне лесного оврага прогремел выстрел и одновременно раздался раздирающий душу плач собаки. Плач этот вскоре затих и слышались лишь отрывистые мужские голоса. Причем один из них был голос Увара Ефимыча. Предчувствуя недоброе, я бросился туда, и вот мне предстало потрясающее зрелище. На дне оврага, в луже крови лежал бездыханный Армас, а над ним склонился Увар Ефимович. Он рыдал, как ребенок. Тут же стоял нарядный городской охотник и с издевкой предлагал хозяину выпить за упокой собаки. Все случившееся было понятно, но непонятно было поведение незнакомого охотника. Он возмутил меня. Вид мой в этот момент, очевидно, был внушителен. Наглость незнакомца сменилась трусостью. Назвав себя, я отобрал у него ружье и потребовал немедленно убраться из леса.

Оказалось, этот горе-охотник, заметив собаку долго крался за ней, приняв ее за лисицу. Он видел и идущего на противоположной стороне Увара Ефимовича, считал, что он тоже скарадывает зверя и решил его опередить.

Четвероногого друга мы похоронили на берегу речки-безымянки. На могильном холмике посадили молодую рябинку. С тех пор прошло много времени. Не стало Увара Ефимыча, но былое не забывается.

Сейчас на могилке Армаса рябина стала большим деревом. Я бываю здесь, когда лесные дубравы слегка тронет пунцовый загар осени, а рябина на могиле четвероногого друга, отягощенная гроздьями ягод, пылает, как костер.

Всюду блестит роса…

Много у меня друзей по страсти — охоте, но дружба с колхозником Михаилом Ивановичем Борисовым — особенная. Продолжается она уже десятки лет.

Деревня, в которой живет Михаил Иванович, в пору, о которой пойдет рассказ, состояла из сорока домов. Рабочей силы было не так уж много, но создав колхоз, люди убедились, что «мы» — это куда лучше, нежели «я» и что коллектив — это великая сила. Если в других колхозах районные, а то и областные уполномоченные не переводились, то в Головинском их не было. Да и зачем они, когда головинские колхозники, закончив свои дела, шли помогать соседям.

Особенно мне запомнились заливные луга на левобережье Волги. Луга эти любы мне во все времена года. Весной и осенью была отличная охота по водоплавающей дичи, и случалось я возвращался из этих мест с богатыми трофеями. Но это не главное. Главное было летом, когда луговые просторы покрывались пышными цветами, когда в безоблачной дали заливались жаворонки, а в воздухе стоял звон от жужжания насекомых. Но так было днем, а когда спадала жара, исчезали насекомые, улетали на закате тяжелые шмели, на луговые цветы падали прозрачные капли росы, и каждый цветок покорно принимал на сея их тяжесть, да так и замирал до утра в росистой прохладе. А утром блистал осыпанный росой луг. Ведь каждая капля росы в это время имела свое горение: то синее или желтое, то лиловое или белое, то рубиново-красное или изумрудное. Все зависело от того, на каком цветке эта капля лежала.

К концу июня созревали травы. Наступала сенокосная пора, самая коллективная, дружная для головинских колхозников. Помнятся сборы и выезды в луга. В деревне в это время оставались лишь те, кому следовало домовничать. По приезде вблизи Волги разбивали походный стан с шалашами для жилья, кухней, местом для выпаса лошадей.

Михаил Иванович выезжал на сенокос один, жене его Ольге Васильевне было впору управляться по дому да ухаживать за детьми. Спутником Борисова был замечательный пойнтер Даль. Михаил Иванович любил своего друга. Редко они разлучались. Собака эта в ту пору была гордостью Ярославской области. Она первой в стране прошла на полевых состязаниях на диплом первой степени, и тогда в кинологическом мире событие это вызвало большой разговор.

А получилось все вот так.

Состязания легавых собак по болотной дичи проходили в некрасовских местах, вблизи уютной деревушки Хребтово. Август близился к концу. Но такое ощущение чувствовалось на зоревых закатах и рассветах, а днем, под лучами горячего солнца, еще все дышало прелестью лета.

Главным судьей состязаний был ленинградец Родион Федорович Гернгросс. Все мы его знали как человека крутого нрава, требовательного и в то же время кристально честного и справедливого.

Мне и сейчас вспоминается, как этот огромного роста старик, с большой седой бородой, закрывавшей его могучую грудь, с утра до темна шагал по болоту и не чувствовал усталости.