Два Генриха

Так прошло войско, сопровождаемое горожанами и крестьянами, мимо терм Нерона, театра Помпея, мимо Форума, Большого цирка, Колизея и остановилось у ворот св. Иоанна, ведущих в Латеранский дворец. Через весь город прошел германский король, не встретив ни одного солдата, и не удивился, что ворота были раскрыты настежь. Прямо перед ним высилась громада дворца – с мраморными колоннами, аркадой с массивными капителями, с огромным фронтоном над всем этим, в глубине которого видны рельефные изображения диковинных зверей и людей с головами львов и собак. Перед порталом ступени, сколько – сразу не сосчитать, а сам дворец окружен зубчатыми башнями и остроконечными колокольнями.

Генрих, восседая на своем жеребце, остановился в пяти актах[48] от портала. Его окружили ремесленники, крестьяне и монахи; за их спинами теснились остальные.

– Скажи слово народу, государь, – поклонились королю монахи, – ведь он столько ждал тебя, вознося молитвы тайком, дома, а не в разграбленных и оскверненных храмах. Он верит: рука Господа направила тебя, как миропомазанника. Что сказал тебе Господь с небес, поведай! Как повелел поступить?

Генрих оглядел море голов, застывших в молчании. Отовсюду на него были устремлены взоры, искрящиеся надеждой, выражающие немую мольбу. И он сказал им, этим простым людям, ждущим от него, как от мессии, чуда:

– Граждане Рима! Братья и сестры мои во Христе! Долго терпели вы тиранию не святых отцов, а пособников дьявола, покуда не явился мне Господь и не сказал, указав рукой своей на юг: «Негоже тебе, король, бездействовать, тогда как у престола Господня мучают и убивают верующих во славу Христа. Возьми же в руки меч и накажи виновных, и будет это угодно небесам и народу божьему, который пойдешь освобождать от тирании». Так сказал мне Господь, ибо могу, как Моисей и Самуил, беседовать с ним. И указал он мне на епископа, коего повелел поставить над вами верховным пастырем, усадив на трон первосвященника. Вот этот человек! Бог дает вам его поводырем в Царство Небесное!

С этими словами король указал на Суитгера, восседавшего на муле по правую руку от него. И народ, запуганный, забитый, уставший от бесчинств, услышав такие слова, упал на колени перед епископом и склонил головы. Тот беспомощно поглядел на Генриха: что же ему делать? Да и чего они вдруг, ведь не папа еще, а они перед ним – лицами в пыль. И тут, вставая с колен, народ заревел на все голоса:

– Слава епископу! Слава императору! Слава!!!

– Я пока не император, а только король, – поднял руку Генрих. – Но скоро собор, а после него…

– Слава государю императору! – ревела площадь разноголосостью, не давая королю договорить. – Да сгинут проклятые графы! Да очистится престол святого Петра! Конец теперь беззакониям и отлучениям!

При последних словах Генрих нахмурился, переглянулся с епископом.

– О каких отлучениях вы говорите? – крикнул он в толпу.

Вперед вышел монах. Громко сказал:

– Совсем потеряли папы совесть, отлучают всех и каждого, кого захотят. Нашего аббата, к примеру. Он не пустил солдат грабить монастырь, долго держал оборону, а они ему за это – анафему!

– Кто это – они?

– Четыре папы. Один – Сильвестр – два раза садился на трон; теперь, узнав, что сюда идет германский король, заперся в церкви Святого Иоанна. Другой – Иоанн – купил трон у Бенедикта, а потом бежал, ибо Сильвестр напал на него с бандой разбойников и заключенных, которых он освободил.

– Где же он сейчас?

– В церкви Святой Марии. Не выходит оттуда. Эта троица продала трон четвертому папе – еще одному негодяю, который назвался Григорием Шестым. Он тоже бежал, узнав о тебе, король, и где он теперь, лишь Богу ведомо.

Генрих покосился на телегу, где ни жив ни мертв, укрывшись промеж щитов, лежал, бледнее восковой свечи, незадачливый папа Григорий.

– Нынче в кресле, стало быть, Бенедикт? – спросил Генрих монаха.

– Он, антихрист. Первый из негодяев. Самое мерзкое животное. Как понтифик – абсолютный невежда, да и епископы, что при нем, далеки от духовности. Ему бы тоже скрыться, исчезнуть с глаз, но он сидит себе на троне, будто ни при чем. Родичи, графы Тускулумские посадили его туда, от них, похоже, он и ждет помощи. Да только что-то не видно этих вельмож, прячут гнусные хари свои от народа.

– Выходит, теперь Бенедикт раздает проклятия?

– Он превзошел в этом своих собратьев. После аббата отлучил от церкви целую деревню. Потом замахнулся на женский монастырь в Регенсбурге. Одна из монахинь услыхала от настоятельницы нечто противное учению Церкви и доложила папе. Тот собирается предать аббатису анафеме…

И вдруг монах в страхе попятился, схватившись за распятие. Какой-то рыцарь вздыбил коня прямо у него перед носом и громко вскричал, перегнувшись с седла:

– Что ты сказал, монах! Повтори, что ты сказал! Папа хочет наложить проклятие на аббатису регенсбургского монастыря?!

– Да, дочь моя, – распознав во всаднике женщину, пролепетал монах, дрожа в испуге.

– Этот щенок мечтает отлучить от церкви мою мать?!