Два года на палубе

После шквала ветер зашел, и бриг нацелился теперь носом точно на мыс, так что пришлось поворачивать через фордевинд с приятной перспективой лавировать против сумасшедшего встречного ветра до самого Монтерея добрую сотню миль. К вечеру пошел дождь, и целых пять дней нам досаждала дождливая штормовая погода, вынудившая нас идти под зарифленными парусами, не говоря уже о том, что бриг отнесло на несколько сотен миль от берега. В довершение всего мы обнаружили, что треснула фор-стеньга (это случилось, без сомнений, во время шквала), и теперь пришлось спускать фор-стеньгу и оставить на фок-мачте как можно меньше парусов. Наши пассажиры сильно страдали от морской болезни, поэтому все пять дней мы их почти не видели. На шестой день прояснилось, показалось яркое солнце, но ветер был по-прежнему силен, а море оставалось все еще неспокойным. Мы снова очутились посреди океана — на сотни миль вокруг никакой земли, и капитан ежедневно брал полуденную высоту солнца. Наконец-то появились наши пассажиры, и я впервые увидел, сколь жалкое зрелище являет собой человек, страдающий морской болезнью. С тех пор как на третий день после выхода из Бостона мое собственное недомогание прошло, я видел вокруг себя лишь здоровых энергичных людей, крепко стоявших на «морских» ногах. И должен сознаться, когда сам можешь ходить по палубе, есть и забираться наверх, то испытываешь некое приятное чувство собственного превосходства перед жалкими бледными созданиями, которые передвигаются, шатаясь и волоча ноги, и помутившимися глазами смотрят, как мы взбираемся на самый верх мачты или спокойно делаем свое дело, сидя на ноках реев. В море здоровый человек не сочувствует тому, кто страдает от качки; и его собственная мужественность только выигрывает от сравнения.

Через несколько дней мы вышли к мысу Пинос у входа в залив Монтерей. Когда мы приблизились и пошли вдоль берега, то смогли хорошо рассмотреть открывшуюся землю и прежде всего заметить, что лес занимает здесь куда больше пространства, чем к югу от мыса Консепсьон. Как мне удалось выяснить, этот мыс служит как бы границей двух ландшафтов Калифорнии. Северная часть побережья более лесиста и разнообразна во всех отношениях, и там же много пресной воды. Это относится и к Монтерею, а еще более к Сан-Франциско, в то время как южная часть берега у Санта-Барбары, Сан-Педро и особенно у Сан-Диего почти лишена леса и представляет собой обнаженную и совершенно плоскую равнину, которая, впрочем, не лишена плодородия.

Залив Монтерей широк при входе, и расстояние между мысами Аньо-Нуэво на севере и Пинос на юге около двадцати четырех миль; далее залив начинает постепенно сужаться по мере приближения к городу, расположенному на берегу бухты в юго-восточном изгибе просторной глубоководной бухты; от мысов до города почти восемнадцать миль, что и составляет длину залива. Берега поросли очень густым лесом, где изобилует сосна, и, поскольку был сезон дождей, все вокруг покрывала свежая зелень, отовсюду доносилось пение птиц, а дичь в великом множестве летала даже у нас над головой. Здесь можно было не опасаться зюйд-остов. Мы стали на якорь в двух кабельтовых от берега, так что город лежал прямо перед нами, радуя глаз своими белыми домиками, намного более привлекательными, чем в Санта-Барбаре, где все строения какого-то неприглядного бурого цвета. Красная черепица составляла превосходный контраст с белыми стенами и зеленью лужаек, на которых беспорядочно, но как-то уютно расположились сами дома. Здесь, как и во всех других городах, которые я повидал в Калифорнии, нет ни улиц, ни оград (исключая отдельные участки, огороженные кое-где под сады), и поэтому около сотни домов расставлено как попало. Все они имеют лишь один этаж и на небольшом удалении выглядят весьма живописно.

Мы подошли к городу в погожий субботний день, солнце стояло высоко, над маленьким квадратным пресидио развевался мексиканский флаг, и по воде до нас доносились звуки барабана и трубы вышедших на парад солдат, и эти звуки словно наполняли жизнью все окружающее. Моряки радовались открывшейся картине — нам казалось, что мы попали в христианскую — что на языке матросов означает цивилизованную — страну. Первое наше впечатление от Калифорнии было весьма неблагоприятным: открытый рейд Санта-Барбары; стоянка на якоре в трех милях от берега; необходимость сниматься с якоря при каждом зюйд-осте; высадка на берег на высоком прибое. К тому же и сам мрачноватого вида городок стоял в миле от берега. Там не раздавалось ни звука, ласкающего слух, и не было ничего, что могло бы порадовать глаз, кроме канаков с Сандвичевых островов, шкур и мешков с салом. Прибавьте сюда шторм у мыса Консепсьон, и вам станет понятно, как мы были приятно удивлены в Монтерее. Кроме того, здесь почти нет прибоя, а это было для нас немаловажным обстоятельством. В этот день бухта была гладкая, как деревенский пруд.