Два года в Испании. 1937—1939

Коммунисты, коммунисты,
первые в борьбе повсюду,
чтобы защищать Испанию,
Пятый полк образовали.
          Вместе с Пятым, Пятым, Пятым
          коммунистическим полком
          я иду на фронт сегодня,
          потому что в бой хочу я…

Это молодежь шла на фронт и пела песню Пятого полка, созданного коммунистами в первые дни после мятежа.

Офицеры, комиссары, депутаты, делегаты осаждали штаб. Никто не знал, где правительство и кто — власти Мадрида. Люди спрашивали у засыпавшего от усталости адъютанта:

— Какие у нас силы?

— Неизвестно.

— Сколько оружия?

— Свободных триста винтовок. Впрочем, они, кажется, уже распределены.

— Где танки?

— На фронте. Точно не знаю. Там, где грозит прорыв.

— Где он грозит?

— Везде.

Зато в доме ЦК компартии точно знали, где нужны люди, даже если у них не было винтовок. Прорыв действительно грозил везде, и потому здесь не выжидали, а организовывали оборону. Все свободные члены ЦК сами уже давно были на фронте.

В комитете Карабанчеля ночью считали патроны. Старый рабочий усмехнулся:

— В крайнем случае, на себя — не больше одного.

Седьмого «Мундо обреро» все-таки вышел. Его выпустили журналисты и наборщики, которые на фронте были бы только обузой. Газетчики, расходясь из редакции по радиусам, через час попадали на фронт, вернее, на фронты и пробирались по окопам, едва лишь намеченным.

Фашисты жгли книги в библиотеках Университетского городка. Они собирались обойти национальный дворец и прорваться на улицу Алькала — дальше уже прямая дорога через весь город. Белая лошадь Молы нетерпеливо стучала копытом. Фашисты уже бежали по Толедскому мосту.

Здесь их встретили солдаты Пятого полка и Первая интербригада (одиннадцатая по своему официальному счету в испанской армии). На середине моста фашисты сошлись с республиканцами в штыковом бою и впервые смешались и отступили. Республиканцы залегли на мосту. По мосту била артиллерия. Прилетела фашистская авиация. Дома Карабанчеля разваливались в прах.

Танки, трудившиеся днем и ночью, снова выползли на линию в Западном парке. Фашисты пытались поджечь их, бросая бутылки с керосином и поднося факелы. Они ударили в тыл одному из танков, когда он проскочил их первую линию и пошел на вторую. Танк повернул обратно, съехал одним боком в окоп и пошел так, давя все на своем пути.

Потом танкисты открыли дверцу.

— Жара, — сказал один.

Было холодно, но в танке температура доходила до шестидесяти градусов.

— Спать хочется, — сказал другой. — Третью ночь работаем.

— Ладно, — сказал командир, Герой Советского Союза П. Арман, — закурим по «Казбеку» и пошли заправляться. Только бы не застрять. А день не кончен.

— День? — спросил водитель. — А который, собственно, день мы их утюжим?

— Там разберемся, — ответил Арман. — На отдыхе подсчитаем.

В городе огромные полотнища колыхались на ветру: «В семнадцатом году СССР один разбил всех своих врагов…»

Трамваи шли на фронт. Грузовики, автомобили, танки шли на фронт. Люди шли на фронт.

Фашисты еще раз попытались покончить с республиканским аванпостом Карабанчеля. У осажденных едва-едва хватило патронов, но атаку они отбили. И когда враги отступили, а на улице, перебегая, показались вдали республиканцы, в окне появилась девушка. Она громко кричала. Ее оттаскивали внутрь — фашисты еще стреляли по окнам, — она уцепилась за раму. Ее глаза сияли, она ничего не слыхала, она кричала одни и те же слова:

— Мадрид будет свободным!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Старшим корреспондентом ТАСС в Испании был мой старый знакомый, талантливый, глубоко образованный, веселый и очень больной Марк Гельфанд. Когда правительство переехало в Валенсию, тассовцам пришлось уехать туда. Но Гельфанд не хотел оставлять Мадрид без корреспондента и предложил мне стать по совместительству «мадридским ТАСС».

Теперь у меня появилась своя машина, свой шофер по фамилии Маркес (ему нравилось, что Маркес по-испански звучит как «маркиз», и он не позволял называть себя по имени). Москва вызывала меня по телефону раз в неделю, Валенсия — ежедневно, но только по ночам. Днем я был совершенно свободен. И я начал ездить по фронтам, из одной части в другую. Маркесу это нравилось — втайне он мечтал стать журналистом, если не писателем, по дороге без конца разговаривал со мной (с этого началась моя практика в испанском языке), а по ночам писал. Судя по тому, что я легко понимал его прозу, надо полагать, что она была довольно примитивна. Но я хвалил его и однажды даже процитировал в очерке какое-то его высказывание, о чем, конечно, сообщил ему. И я ни разу не слышал от него, что машина не в порядке, что нет бензина.

Мы выезжали из Мадрида мимо огромной новой арены для боя быков. Говорят, что в дни больших коррид улица Алькала бывала запружена машинами и пешеходами, а на трибунах не хватало места. О том, как любят бой быков испанцы, есть достаточно свидетельств, но я все же могу прибавить одно. Хосе Диас как-то сказал при мне: