Два года в тундре

Дорога Скляра и Васильева оказалась тяжелой. Лошади, не привыкшие к ходьбе по кочковатой тундре, то и дело вязли в трясине. Скляр ехал впереди, стараясь заставить свою лошадь ступать на кочки, а не между ними, но из его попыток ничего не выходило, так как лошадь у него была молодая и горячая. Она шла как-то рывками и поэтому скоро выбилась из сил. Через каждые 50–60 метров приходилось делать передышку. Конь Васильева был стар и более опытен. Первые два-три километра он шел вслед за лошадью Скляра, а потом стал выбирать дорогу самостоятельно. За 8—10 последних дней тундра сильно "изменилась: сочные ягоды морошки и голубицы уже осыпались, и только брусника краснела отдельными островками. На сером фоне тундры прятались куропатки, вылетая целыми стаями из-под ног лошадей. Подошли к болоту. Скляр направил свою лошадь вперед. Она отошла метров десять и стала, пугаясь зыбкой почвы. Скляр слез и повел лошадь в поводу. За лето болото оттаяло настолько глубоко, что и без груза животное по брюхо уходило в вязкий ил. Васильев тоже повел своего «старичка», но и он также безнадежно увяз. Выяснилось, что люди еще могли кое-как держаться, но провести через болото лошадей было абсолютно невозможно. Решили поискать перехода в другом месте, отыскивая в бинокль более сухие участки. После полудня в воздухе почувствовался сильный запах гари, встречный ветер приносил едкий дым. Поднялись на холмик, и перед глазами открылась горящая тундра. Маленькие язычки пламени перебегали с одной кочки на другую, и полоса пожарища быстро разрасталась вширь. Гарь решили обойти стороной. Справа расстилалась безрадостная трясина, уходящая в сторону Анадырского лимана. Оставался один исход — обойти болото стороной, как бы далеко на юг оно ни простиралось. С этим решением разведчики повернули к лагерю. Пожарище снова преградило путь, огонь охватил площадь в несколько квадратных километров, так что казалось, что горит вся тундра. Столб серого, смрадного дыма поднимался к небу. Оказалось, что мокрая тундра таила в себе неисчерпаемый источник горючего материала в виде верхнего слоя торфа, кустиков голубицы, карликовой березы, лишайников и ягеля. На месте пожарища пастбище восстанавливалось лишь много лет спустя.

Обойти пожарище по болоту было невозможно, путники решили прорваться в другую его сторону по горам. Кое-как удавалось миновать горящие кочки, но совершенно некуда было спрятаться от окутывавшего со всех сторон едкого дыма. Он лез в горло и немилосердно ел глаза. Лошади теряли способность ориентироваться и начинали крутиться на одном месте. Вперед пошли наугад, ведя лошадей на поводу, и кое-как вышли из пожарища. Солнце уже давно скрылось за горизонтом, когда разведчики достигли лагеря. Чукчи их встретили весьма недружелюбно. Они что-то громко говорили переводчику, все время показывая пальцами на работников экспедиции, и казалось — вот-вот пустят в ход кулаки.

— Чего они хотят от нас, Гриша? — спросил Скляр.

— Они говорят, что вы тундру подожгли и теперь им негде будет пасти оленей.

— А! Вот оно в чем дело! Гриша, передай им, что тундру не мы подожгли. В этом, вероятно, виноваты их же пастухи, пусть на них и сердятся, а теперь приглашай их ужинать.

Наутро всех разбудил странный вой. Две старухи-чукчанки, страшные, грязные, косматые, с отвислыми грудями, вывалившимися из вырезов керкеза, ползали около палаток, собирая руками и ртом ягоды, в изобилии росшие повсюду, и дико выли однотонными голосами. Это не было похоже ни на плач, ни на песни.

— Что они, спятили, что ли?

— Зачем спятили! Это они поют от радости. Пьяны ведь!

— Да откуда ж они водку взяли?

— Хы… откуда им водку взять? Гриб такой есть, мухомором называется, варят они его, и водка получается, да еще покрепче будет. Я вчера был у них, пробовал, — сознался Гриша.

Из мужчин в этот день в лагерь никто не пришел — все стойбище было вповалку пьяно.

Вьючка лошадей отняла несколько часов, — лошади долго не шли на приманку. Скляру для разведки предоставили огромную лошадь с такими хорошими карими глазами и чистой, гладкой шерстью, что невольно думалось, что свои лучшие годы она провела в кавалерии. Остальных лошадей связали звеньями. Расплатившись с «капитаном» и поручив ему доставить оставленное снаряжение в Ново-Мариинск, отряд тронулся в путь. Василий Гаврилович шел напрямик, не обращая внимания на болото. У него был изумительно размеренный шаг, «топографический», по определению Первака. На работе он не спеша устанавливал свою треногу, спокойно визировал, но как это делал — оставлял в секрете. Здесь каждая кочка была сестрой своей соседки, и ориентироваться среди них было невероятно трудно.

Отряд переходил болото, придерживаясь пятен красного мха, ибо практика показала, что на зеленых луговинах была зыбкая топь. Трудно сосчитать, сколько раз за этот переход пришлось развьючивать и вытаскивать завязших лошадей. В час шли не более километра. На лошадей было больно смотреть — и ноги, и животы, и даже головы были у них в грязи, колени дрожали. На беду пошел все усиливающийся, холодный мелкий дождь.