Два голоса

*** — А ты ведь очень удивилась, когда я согласился. Я сам себе удивился. Глупо и низко тащить с собой девушку для демонстрации ей острых и грязных картинок социального дна. Но с тобой — это другое. Ты должна была видеть, как ты сказала, чтобы стать ближе. Чтобы понять, надо принять полностью, без остатка, пропустив через себя. Но это я теперь пытаюсь словесно выразить, тогда слов не было. И ясного осознания тоже. Просто я поступил так, как никогда не делал: взял тебя на встречу, нарушив негласное правило, что нас всегда должно быть только трое.

— Как долго, а главное — путано. Все ведь ясно без слов. Давай теперь ты вспоминай. Твоя очередь. ***

Этот день был полон для меня сюрпризов. И не сказать, что особо приятных. То, что тело и лицо после вчерашней экзекуции будут нещадно ныть, предугадать было можно, но вот визит твоей мамочки явился полной неожиданностью. Я вообще-то думал, что с появлением мобильной связи никто уже не сваливается как снег на голову.

Тут еще и ломать меня начало раньше обычного — видимо, из-за примесей во вчерашнем герыче. Я не хотел, чтобы ты видела меня таким: совсем жалким и немощным, срывающимся на каждого, кто попадется под руку, готовым ползать на брюхе перед любым, кто даст дозу. Я твердо решил, что у тебя просить ни за что не стану, не смогу. Но с чего я это взял? Может, и смог бы. К счастью, мне не пришлось проверять.

Времени до назначенного часа было с запасом. Лучше мне на свежем воздухе не стало, но пока худо-бедно существовать еще мог. Я повел тебя в парк неподалеку, где мы обычно встречались. Могло случиться так, что Клоун со Скобой тоже придут раньше, гонимые той же ломкой.

Встречные прохожие провожали нас откровенно недоумевающими взглядами: стильная, красивая женщина, а рядом… Обычно я не заморачивался на тему, как выгляжу, но сейчас, вспомнив утреннее отражение в зеркале плюс растущий героиновый голод, подумал, что более дисгармоничную пару трудно придумать.

Было влажно и холодно. Меня пробрало до костей, но и ты зябко сутулилась, уткнувшись носом в синий вязаный шарф. Шли молча. Мне говорить сейчас было бы трудно, и ты это чувствовала.

Заветная скамеечка была пуста. Значит, как минимум, еще час мучаться…

Я сел, обессилено выдохнув. Протерев перчаткой остатки ночного дождя, ты опустилась рядом. Надо было начинать рассказывать, я ведь обещал. Мне и самому хотелось это сделать, вот только языком шевелить было проблематично.

— Мы очень дружили, втроем… в школе. Закончив, даже в вуз поступили один и тот же. Точнее, это они пошли со мной за компанию, в медицинский. Клоун решил стать педиатром — дети на нем всегда висли гроздьями. А Скоба размечтался о психиатрии… Потом я бросил… Стал колоться, на всё забил, перестал видеться с прежними знакомыми, как это бывает. Координат моих никто не знал, из бывших. Но как-то они умудрились меня найти, даже не знаю, через кого…

Я рассказывал, и язык, постепенно разогреваясь, работал все лучше. Воспоминания были яркими и детальными. И ты была в них — отчего-то присутствовала, правда, молча. Стояла поодаль, на самом краешке сознания, и смотрела строго и печально.

— …Я пил и ширялся много дней подряд, без передышки. Пребывал попеременно то в алкогольном, то в наркотическом кайфе. До притонов тогда еще не дошел — снимал квартиру. И вот они меня вычислили и явились… Скоба — я сумел доползти в прихожую и открыть дверь после получасовой трели звонка — первым делом распахнул окно, запустив в затхлую комнату поток ледяного зимнего воздуха. "Ну, брат, ты даешь!" Клоун брезгливо переступил через пятно рвоты на паласе. Я не хотел их видеть, как не хотел видеть никого вообще. Поэтому вернулся на кровать и, укутавшись с головой в грязное одеяло, отвернулся к стене. Но они не оставили меня в покое. Силком оттащили в ванную, засунули под ледяной душ. Я пытался сопротивляться, орал и матерился, но силы быстро закончились. Покорно дал завернуть себя в простыню и, стуча зубами от холода, протрезвевший и дико злой, выполз с ними на кухню. Парни зажгли все четыре горелки, но теплее мне не стало. Клоун открыл бутыль с пивом, а передо мной поставил кружку с крепким чаем — умудрившись раскопать в моих мусорных завалах пакетик заварки.

"Мы все понимаем. У тебя такая ситуация, нужно время, чтобы оклематься, придти в себя. Не осуждаем, ты не подумай! Но все же это перебор". Клоун всегда был разговорчивым и красноречивым. Кличка приклеилась к нему еще в младших классах: этакий обаяшка и хохмач. Лицо красное, выразительное, с синими невинными глазищами в окружении пушистых светлых ресниц. Скоба, интроверт, лишь поддакивал, сосредоточенно хмурясь и потягивая пиво. Длинный, сутулый, рот подковкой (оттого и прозвище, данное ему Клоуном), лоб нависает над глазами, словно козырек крыши.