Два гренадера

Ландграф, который был человеком въедливым и педантичным, строго различал большой и малый выезд. При большом он выезжал в карете, в сопровождении эскорта из гусар и приличного числа верховых офицеров. Но поскольку была зима, он отдавал предпочтение малому выезду: то есть ехал один в санях, где на козлах, рядом с кучером сидел только его гайдук. Однако сзади, на подножке, стоял гренадер с ружьем на караул, и так как в этом положении должен был он оставаться при самом жестоком морозе зачастую по многу часов, не имея возможности ухватиться за что-нибудь, когда сани подбрасывало на ухабах или при поворотах швыряло из стороны в сторону, он был пристегнут под коленями к двум железным ручкам — изобретение, которым ландграф очень гордился. Во время поездки он то и дело оборачивался, дабы удостовериться, что солдат не позволяет себе никаких вольностей, и если ловил беднягу в непредусмотренной церемониалом позе, то бил его собственноручно, будучи таким же ревнителем устава, что и король прусский, у которого он научился военному ремеслу. Так что солдаты ландграфа боялись назначения сопровождающим в поездках пуще любой другой службы.

В четверг рано утром сани ландграфа выехали из городских ворот, и Шубкель стоял на запятках с ружьем на караул, перебирая в памяти все необходимые к соблюдению предписания, которые ландграф изложил в 32 параграфах своей «Инструкции касательно поведения при малом княжеском выезде». Был ясный день, и морозный воздух струился вверх, точно золотой дым.

Они отъехали не очень далеко от города, когда его светлости понадобилось выйти по нужде. Он крикнул: «Стой!», сани остановились, и гайдук спрыгнул с козел. Ландграф, повернувшись, скомандовал: «Ружье к ноге!» — и Шубкель с такой силой стукнул прикладом о запятки, что сани все задребезжали. Гайдук стоял в снегу у подножки, вытянув руки по швам, пока ландграф не отдал очередную команду: «Правый — отстегнуть! Левый — отстегнуть!» Теперь гайдук должен был отстегнуть гренадера от удерживавших его ухватов, и поскольку его закоченевшие пальцы действовали недостаточно проворно, ландграф заставил его повторить эту процедуру не менее дюжины раз. После этого Шубкель промаршировал на правую сторону, но с ружьем на караул — вопреки инструкции. Гренадер получил увесистую оплеуху, и только теперь ландграф вышел из саней, где, отойдя на несколько шагов по заснеженному полю, совершил то, что положено было совершить, строго регламентированными движениями и с военной точностью. Прежде чем снова усесться в сани, он имел обыкновение с головы до ног осматривать стоящего на карауле солдата. Так было и в этот раз.

— Какой роты, молодец?

— Первой, Ваша светлость!

— А как тебя звать?

— Шубкелем, Ваша светлость!

Тут ландграф открыл свою объемистую записную книгу, полистал на букву «Ш» и сказал:

— Ты из Кнодена, верно?

— Верно, Ваша светлость!

— Солдат телом и душой?

— Точно так, Ваша светлость!

— Готов за меня в огонь пойти?

— Только прикажите, Ваша светлость!

— Ну, ступай! На плечо! Вперед — марш!

Шубкель снова промаршировал вокруг саней, встал на запятки, крепко пристегнулся — и поездка продолжалась.

Ландграф хотел посетить недавно возведенный мост, под которым намеревался устроить крюйткамеру. Он приказал осадить лошадей перед самым мостом, повернулся и скомандовал: «К ноге!» Однако Шубкель не шелохнулся. При виде такого вопиющего нарушения устава ландграф разинул рот и глаза у него полезли из орбит. «Ружье к ноге!» — заорал он. Гренадер стоял неподвижно, как вкопанный. Ландграф побагровел и, схватив свою трость, что было сил огрел его по голове. От удара трость переломилась, но Шубкель не шевельнулся. У ландграфа язык отнялся, он позабыл все команды, только прохрипел: «Отстегнуть… свинья!» — и выскочил из саней. Гайдук трясущимися руками отстегнул ремни — и Шубкель во весь рост грянулся на снег, точно подрубленное дерево, так и не выпустив ружья. Но когда ландграф и гайдук бросились к нему и начали тормошить, их пальцы ощутили пустой мундир, из которого высыпалась горстка пепла.

За мостом лежала деревня. Ландграф велел гайдуку сбегать туда и привести священника, а сам повалился в сани, и зубы у него стучали от ужаса. Наконец он овладел собой настолько, что смог вытащить из кармана «Инструкцию касательно поведения при малом княжеском выезде», и погрузился в спасительное чтение. Это его немного успокоило, хотя ни в одном из тридцати двух параграфов не было предусмотрено действий на подобный случай.

Между тем гайдук воротился с пастором — рослым здоровяком лет тридцати, у которого не было даже времени надеть парик и сутану. Ландграф потребовал объяснений.

— Как человек ученый, вы должны в этом разбираться, — заявил он, указывая на пустой мундир — все, что осталось от Шубкеля, гренадера первой роты.

Увы, под гневным взглядом ландграфа пастор повесил голову, будто сивая лошадь перед кузницей. Бледный и растерянный, он пробормотал что-то о возможном оптическом обмане и кознях злого духа, а затем добавил, что с потерпевшим могла приключиться неизвестная смертельная болезнь.