Два измерения...

Всенародная беда военного лихолетья как бы обнажила нравственный фундамент советского общества. Почему в числе немногих задуманных Горсковым на фронте картин одна носит название «Предатель»? Да потому, что проблема эта в ее нравственном аспекте (а именно нравственный аспект — определяющий в искусстве) волнует и самого С. Баруздина. В повести «Елизавета Павловна» самые ненавистные, заслуживающие наиболее страшной, публичной, казни персонажи — это предатели, пошедшие в услужение фашистским захватчикам: бургомистр Платонов, шеф-редактор «Русского голоса» Штольцман, его заместитель Евдокимов.

Наибольшее отвращение и гнев читателя в маленькой повести «Тоня из Семеновки» вызывают не немцы, а семеновский учитель немецкого языка Иван Карлович Фогель, выдавший Тоню на муки врагам.

Примечателен в этом отношении рассказ «Последняя пуля». Юный боец уже на исходе войны берет в плен немецкого солдата, своего ровесника. Он должен сдать пленного в штаб, но в стремительном наступлении наших войск это не просто сделать, и герой почти двое суток ходит с пленным по немецкой земле в поисках все время перемещающегося штаба. В какой-то момент его бдительность слабеет, и пленный убегает. Герою, конечно, досадно, что этот крестьянский парень Ганс, с которым он два дня делил свой солдатский хлеб, воспользовался его минутной расслабленностью и даже нанес ему легкое увечье. Но, с другой стороны, герой по-человечески сочувствует беглецу. Не по своей воле надел он гитлеровскую форму. И сдался в первом же бою. Пусть уж идет домой, в деревню, — к матери, к любимой.

Но когда в схватке с власовцами герой рассказа видит перед собой поднявшего руки изменника, его не останавливает мольба: «Братец… не стреляй, братец!» Со словами: «Сволочь ты, а не братец» — он в упор расстреливает предателя.

Повести С. Баруздина «Просто Саша», «Мама», «Два измерения, или Вариации на медицинские темы», рассказы «Рождение Караваева», «Она такая», «Музыка», при всем различии их героев и сюжетов, объединены не только современной темой. В них мы встречаемся с типично «баруздинскими» героями. Отношение этих персонажей к окружающему их миру, независимо от возраста, характеризуется особенным бескорыстием и достоинством.

Если говорить о взрослых, то в подавляющем большинстве это так называемые «маленькие» люди: приемщица прачечной, шофер, цирковой акробат, ткачиха, официантка, преподаватель ПТУ, воспитательница детского дома, врачи… Если среди них и встречается человек «с именем и положением» — как известный конструктор в рассказе «Музыка», — то, в силу принадлежности к «баруздинскому» типу героя, он будет как бы стесняться этого своего имени и положения. Ему естественнее затеряться в толпе обычных, не претендующих на исключительное внимание граждан, чем быть «на виду».

Именно так ведет себя герой «Музыки», приезжая в однодневную командировку в некий прибалтийский город. Ои не называет себя в гостинице, и для него там не оказывается места, а забронированный за ним люкс пустует. Хотя такой поступок, вынуждающий героя коротать до утра время в «ночном кафе» и прогулках по спящему городу, и кажется экстравагантным, его можно понять: исключительность надоедает, как чересчур броский и маркий костюм, претендовать на привилегию — стыдно.

Все герои С. Баруздина, к которым сам он чувствует и пытается вызвать читательскую симпатию, скромны в том смысле, что начисто лишены не только обывательских, но и любых иных амбиций. Если благодаря своим способностям, таланту, трудолюбию они со временем, подобно Горскову или герою «Музыки», и достигают известности, высоких постов и званий, то происходит это «само собой» — как неизбежное следствие неустанной и плодотворной работы, и уж ни в коем случае не планируется заранее, не форсируется «дипломатическими» или иными ухищрениями. Персонажам этим чуждо тщеславие, а материальным благам они не придают особого значения, ибо привыкли довольствоваться самым необходимым. Они такие.

На первый взгляд, многие из них могут выглядеть недостаточно активными, как Леля из рассказа «Она такая», которая после восьмилетки оставила школу, поступила приемщицей в пункт фабрики-прачечной и, похоже, не собирается ни учиться дальше, ни менять место работы.

Еще школьницей Леля лишилась отца, со смертью матери и вовсе осиротела. В прачечную она пошла, потому что там работала ее мама, а теперь ей самой надо зарабатывать на жизнь. Но ведь и сейчас перед девушкой — большое поле выбора. Об этом ей настойчиво твердят немолодые женщины, работающие рядом. Они уговаривают Лелю не держаться за Москву, ехать в Сибирь, на комсомольскую стройку.

«Нет, ты со мной не спорь, а скажи, зачем ты живешь?..» — пристает к Леле тетя Паша. Оказывается, если искренне и серьезно, то на такой простой вопрос девушке не так-то просто ответить. «Живу, — наконец сказала Леля. — Вот живу и… Не помирать же! — она рассмеялась».