Два измерения...

— Слушай, Лада! На кой нам лях это село, твое оно или не твое! Нельзя ли его обойти? И командир так приказал.

— Села не проминуты. Воно зараз по дорози, а инших шляхив немае…

Пришлось ехать дальше.

Лада объяснил, и его все поняли: здесь лучшие дороги в сторону Хотина. Это еще новая советская территория, и тут опасно, но красноармейские части пройдут. Люди, орудия, лошади и даже автомашины. Дальше, за старой границей, будет лучше. Они ездили на Советскую Украину, дружили с советскими комсомольцами… Там, конечно, все не так, как здесь. Тут пока трудно. Классовая борьба! А там, у вас, все давно решено. И тут, если бы не эта война, они тоже все скоро решили бы…

Так Алеша и Костя приблизительно поняли Ладу.

— А зовут-то тебя хоть как? — спросил Костя.

Лада опять смутился:

— Чо!

— Имя твое? — сказал Алеша. — А то мы все: Лада, Лада! А имя-то у тебя есть?

— Ивась! Ивась!

— Ласковое имя, — сказал Горсков.

Впереди засветились меж деревьями огоньки. Лес еще стоял слева и справа сплошной стеной, слева — выше, в гору, справа — вниз, под гору. Впереди замаячили огни. Смеркалось в этих краях рано.

Но так и было рассчитано. Они проверят дорогу в сумерках, в ночь, и, переспав, — под утро. И не позже 10.00 вернутся и доложат.

Перед селом спешились.

Покурили.

Ивась не курил, но у него была махорка — истый самосад, и он угостил Алешу и Костю.

Костя затянулся первым. Он курил и до войны.

Алеша закурил в армии, в прошлом году.

Лошади отдыхали. Щипали свежую горную травку, чихали от удовольствия и преданно смотрели на своих новых седоков.

Смотрели так, как будто всю жизнь Ивась, Костя и Алеша были рядом с ними!..

Видно, хорошие люди, раз армейская лошадь, привыкшая ко всему, так сразу принимает человека…

— Поехали?

Огоньки светили впереди, и вскоре они въехали в село, которое стояло слева от дороги, на горе. Тут оказалось довольно темно, хотя огоньки керосиновых ламп и свечек мерцали в окнах.

Было очень тихо, хотя ночь еще и не настала. В небе сквозь вершины сосен всходила луна, и свет ее уже блуждал по крышам и по оконным стеклам.

У второго крайнего дома они слезли с коней, и Ивась удалился.

Здесь словно не было войны, которая захватила сейчас всю землю. Пели ночные птицы. Вроде и соловьи. Трещали цикады. С величавым спокойствием шумел лес…

— Ивась — отличный парень! — сказал Костя. — Представляешь, как им тут нелегко…

Но куда он пропал?

Не успел подумать, прибежал Ивась, запыхавшийся, какой-то взбудораженный.

— Поехали? — спросил Алеша.

Опять оседлали коней, двинулись.

В конце села позади вдруг раздалась очередь. Думали, пулеметная… Задело Коку — лошадь Ивася. Кока споткнулся, сбросил седока и упал на дорогу.

Алеша с Костей были чуть впереди, соскочили с лошадей и схватились за карабины. Залегли, а когда к ним подбежал Ивась, начали отстреливаться.

Впереди появился парень с автоматом. Его ясно было видно в свете луны, и рядом — Кока… Лошадь корчилась на дороге, задрав голову. Парень стрельнул ей в голову и бросился вперед. На нем была белая с вышивкой одежда… Но вроде кожаная, не полотняная…

Никто из них не мог попасть в этого парня.

Трое не могли попасть в одного!

Парень мотался по дороге, бросался то влево, то вправо, наконец, скрылся за трупом Коки — конь уже не шевелился! — и стрелял оттуда.

Тара и Весь стояли рядом, испуганно похрапывая.

Костя вскочил и прогнал их в лес, с дороги.

Они робко послушались и перемахнули через обочину, шурша сухими листьями.

Вдруг Ивась поднялся во весь рост и пошел вперед.

— Ты что, Лада? — крикнул Костя.

— А ну, Ивась, назад! — приказал Алеша.

Ивась посмотрел на них, улыбнулся и, что-то сказав, спокойно двинулся дальше.

Парня с автоматом не видно. А дорога была светлая.

Ивась прошел два-три метра, дважды выстрелил и вдруг упал.

И все сразу, казалось, смолкло.

Еще, наверное, минуту Костя и Алеша лежали ошеломленные.

Тишина, тишина.

Только лошади всхрапывали в кустах.

Наконец схватились.

— Пошли! Нельзя же так?

Кто первым это сказал, неизвестно, но оба они вскочили и бросились к Ивасю.

Он был еще жив.

— То мий брат Грицько… Сволота! Хоче мени помстыти, що я до комсомолу пишов, а зараз до Червовой Армии… Коня жалко… Добрый кинь був… — шептал он.

Изо рта у него, из ушей шла кровь.

Они похоронили Ивася в кустах, где стояли Тара и Весь. Саперные лопатки теперь были. Кока остался на дороге.

Взяли документы Ивася. Медальона у него не было. На могиле — теперь уже ничего не поделаешь — чернильным карандашом на сорванном куске бересты написали: «Красноармеец И. Лада. Комсомолец. 1941 г.». Даты рождения Ивася не знали.

Усталые, долго гадали, что делать дальше.

Даже поспорили.

Правым, видно, оказался Костя. Он, Алеша, потом это понял.

Оседлали коней и двинулись вперед, в сторону Хотина.

Путь шел по лесу. Выше — ниже, горы — овраги, а потом — полями и опять в лес.