Два капитана

Мы слышали, как он долго с наслаждением кряхтел в кухне и как тетя Даша ворчала, что он снова залил весь пол водой, а он фыркал и говорил: «Ох, хорошо». Через четверть часа он явился причесанный, в туфлях на босу ногу и в чистой толстовке и сказал:

— Ну теперь целоваться.

В садике было темно, и он по очереди потащил нас на крыльцо — сперва меня, потом Катю.

— Ничего, — сказал он с удовольствием и засмеялся. — Шпала?

— Шпала.

— Значит, капитан?

— Капитан.

Он крепко пожал мою руку.

Тетя Даша только что накормила нас — и так, как это умеет одна тетя Даша, но судья приехал голодный, и мы снова пошли за стол, чтобы ему не было скучно.

Это был прекрасный вечер в Энске, потому что мы редко собирались всей семьею, а между тем очень любили друг друга, и теперь, когда мы, наконец, встретились, всем казалось странным, что мы живем в разных городах. Я стал рассказывать о Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Петя с Саней стали звать нас в Ленинград, и завязался знаменитый спор о Москве и Ленинграде.

Судья слушал нас с наслаждением. Он все посматривал на Катю и вдруг что-то спросил у нее — просто, чтобы послушать, как она говорит. Меня он называл капитаном.

Мы выпили по рюмочке, и, как всегда, он сказал речь.

— Не буду говорить высоких слов, — сказал он, — хотя то, что ты сделал, Саня, стоит, чтобы об этом говорить высокими словами. Ты, так сказать, вмешался в историю и исправил ее по-своему. Это правильно. На то мы и большевики-революционеры. Но и другие мысли приходят в голову, когда я вижу тебя перед своими глазами. Вот ты нашел прощальные письма капитана Татаринова. Ведь это к тебе он обращался в прощальных письмах — к тому, кто будет продолжать его великое дело. И я горжусь, Саня, что сегодня ты приехал к нам капитаном, потому что такие капитаны, как он и ты двигают вперед человечество и науку.

И он поднял рюмку и до дна выпил ее за мое здоровье.

До поздней ночи мы сидели за столом и договорились до того, что снова принялись за тетины Дашины пироги и печенья. Потом тетя Даша объявила, что пора спать, потому что мы с Катей устали с дороги, но мы не согласились и пошли гулять на Песчинку.

До поздней ночи мы сидели за столом.

В городе было тихо и как-то таинственно. Мы долго шли обнявшись, все вчетвером, и молчали. Мне вспомнилось наше бегство из Энска. Город был такой же темный и тихий, а мы — маленькие, несчастные и храбрые, а впереди — страшная и неизвестная жизнь. У меня были мокрые глаза, и я не вытирал этих радостных слез и не стеснялся, что плачу.

Эпилог

Чудная картина открывается с этой высокой скалы, у подошвы которой растут, пробиваясь между камней, дикие полярные маки. У берега еще видна открытая зеркальная вода, а там дальше — полыньи и лиловые, уходящие в таинственную глубину ледяные поля. Здесь необыкновенной кажется прозрачность полярного воздуха. Тишина и простор. Только ястреб иногда пролетит над одинокой могилой.

Льды идут мимо нее, сталкиваясь и кружась — одни медленно, другие быстрее. Вот проплыла голова великана в снеговой шапке, а вот целый ледяной дом, с которого, звеня, скатывается вода, а вот большие, праздничные столы, покрытые чистыми скатертями. Идут и идут, без конца и края.

Заходящие в Енисейский залив корабли издалека видят эту могилу. Они проходят мимо нее с приспущенными флагами, и траурный салют гремит из пушек, и долгое эхо катится не умолкая.

Могила сооружена из белого камня, и он ослепительно сверкает под лучами незаходящего полярного солнца. На высоте человеческого роста высечены следующие слова:

Здесь покоится тело капитана И. Л. Татаринова, совершившего одно из самых отважных путешествий и погибшего на обратном пути с открытой им Северной Земли в мае 1915 года.

Бороться и искать, найти и не сдаваться.