Я уже говорила, что у меня было очень много работы в то лето, — между прочим, еще и потому, что моя помощница, студентка третьего курса, оказалась очень тупой, и приходилось не только делать все за нее, но еще и утешать ее, потому что она огорчалась, что она такая тупая. Сама я тоже многого не могла понять и каждые два-три дня бегала к моей старенькой профессорше, которая называла меня «деточкой» и все беспокоилась, что я похудела. И действительно, я очень похудела и побледнела, потому что никогда еще, кажется, столько не думала и не волновалась. Я волновалась, читая статьи; волновалась, когда опаздывали письма от Сани; волновалась, потому что бабушка сердилась на меня и даже одно время перестала ходить. Кроме того, я еще волновалась из-за Вали и Киры.
Все у них было очень хорошо — они по-прежнему сидели в своей кухне и шептались, а потом пили чай с серьезными, счастливыми, глупыми лицами; но однажды шепот вдруг прекратился, и, немного помолчав, они стали кричать друг на друга. Я испугалась и тоже стала кричать, но в это время Валя вышел, весь красный, и полез в стенной шкаф, очевидно спутав его с входной дверью. Я подала ему шляпу и робко спросила, что случилось, но он ответил:
— Спросите у вашей подруги, что случилось.
Не помню, когда я в последний раз видела, что Кира плачет. Кажется, в пятом классе, из-за «неуда» по черчению. Теперь она снова плакала и, как маленькая, вытирала глаза руками.
— Кира, что случилось?
— Ничего не случилось. Мы решили записаться, а он не хочет переезжать, вот и все.
— Из-за меня? Потому что тесно?
— Ничего не из-за тебя. Он говорит, что я сама должна догадаться. А я, честное слово, не могу. Он хочет, чтобы я к нему переехала. А я не хочу. Мне там нужно будет готовить, и все. А когда мне готовить? Вообще здесь все есть — и посуда, и скатерти, белье, все.
— И мама.
— Ну да, и мама.
Мы проговорили весь вечер, а ночью Кира пришла и сказала, что догадалась — просто он ее больше не любит. До семи утра, я доказывала, что Валя ее любит и что так не волнуются, когда не любят. Не знаю, убедила ли я Киру, но только она вдруг сказала, что она прекрасно знает что он хороший, а она плохая, и что она напишет ему письмо, что она его не стоит и что он ее не любит, потому что считает, что она дура.
— Только, прежде чем отослать, покажи мне, ладно? — сказала я сонным голосом, и последнее, что я еще видела, засыпая, — это была Кира, которая в одной рубашке сидела за столом и писала, писала…
Наутро мы с ней разорвали ерунду, которую она сочинила, и я отправилась к Вале. Он работал в Зоопарке, и я вспомнила, как мы однажды были у него с Саней и как он показывал нам своих грызунов. Теперь и дома этого уже не было, а стоял красивый белый павильон с колоннами, и Вале не нужно было уверять сторожа, что он сотрудник лаборатории экспериментальной биологии. Но в этом красивом белом павильоне совершенно так же пахло мышами и Валя был такой же — только в белом халате и небритый. Мне стало смешно, потому что ночью Кира сказала, что он теперь перестанет бриться.
Он усадил меня и сам уныло сел.
— Валя, во-первых, имей в виду, что я пришла по собственной инициативе!.. — начала я сердито. — Так что ты не думай, пожалуйста, что Кира меня прислала.
Он сказал дрогнувшим голосом: «Да?», и мне стало жаль его. Но я продолжала строго:
— Если у тебя есть серьезные причины остаться у себя, хотя на Сивцевом вам будет в тысячу раз удобнее, ты должен ей сказать, и баста. А не требовать, чтобы она сама догадалась.
Он помолчал.
— Понимаешь, в чем дело… я не могу переехать на Сивцев Вражек, хотя, конечно, я не отрицаю, что это было бы просто прекрасно. Там можно устроить что-то вроде кабинета и спальни, особенно если перегородку перенести, а где сейчас чулан — устроить маленькую лабораторию. Но это невозможно.
— Почему?
— Потому что… Послушай, а тебя она не заговаривает? — вдруг с отчаянием спросил он.
— Кто?
— Кирина мама.
Я так и покатилась со смеху.
— Да, тебе смешно, — говорил Валя. — Конечно, тебе смешно. А я не могу. У меня начинается тошнота и слабость. Один раз спрашивает: «Почему ты такой бледный?» Я ей чуть не сказал… И все про какую-то Варвару Рабинович, будь она неладна… Нет, не перееду!
— Вот что, Валя, — сказала я серьезно, — уж не знаю, кто у вас там кого заговаривает, но ты, во всяком случае, ведешь себя по отношению к Кире очень глупо. Она плакала и не спала сегодня всю ночь, и вообще ты должен сразу же поехать к ней и объяснить, в чем дело.
У него стало несчастное лицо, и несколько раз он взволнованно прошелся по комнате:
— Не поеду!
— Валя!
Он упрямо молчал. «Ого, вот ты какой!» — подумала я с уважением.
— Тогда и не лезьте больше ко мне, и черт с вами! — сказала я сердито и хотела уйти.
Но он не пустил, и мы еще два часа говорили о том, как бы устроить, чтобы Кирина мама не говорила так много…