Два капитана

Этот день я помню отлично – солнечный, с весенним то набегающим, то проходящим дождём, – день, когда на Кудринской площади я встретил худенькую старушку в зелёном бархатном пальто-салопе. Она несла полный кошель всякой всячины – картошки, щавеля, луку, а в другой руке – большой зонтик. Видно было, что кошель тяжёл для неё, но она шла с бодрым, озабоченным видом и всё считала шёпотом, я слышал: «Грибы, полфунта – пятьсот рублей; синька – полтораста; свёкла – полтораста; молоко, кружка – полтораста; поминанье – семьсот шестьдесят рублей; яйца, три штуки, – триста рублей; исповедь – пятьсот рублей». Тогда были такие деньги.

Наконец она легонько вздохнула и поставила кошель на сухой камень – отдышаться. – Бабушка, давайте помогу, – сказал я ей.

– Пошёл прочь, шалопут! Знаю я вас! Третий лимон до дому донести не могу.

Она энергично погрозила мне и взялась за кошель.

Я отошёл. Но мы шли в одну сторону и через несколько минут снова оказались рядом. Наверно, старушке хотелось удрать от меня, но с таким кошелем это было для неё трудновато.

– Бабушка, если вы думаете – я у вас украду, – сказал я, – пожалуйста, я бесплатно помогу. Вот те крест, мне просто жалко смотреть, как вы страдаете.

Старушка рассердилась. Одной рукой она обняла кошель, а другой стала отмахиваться от меня зонтиком, как от пчелы:

– Как же, поверила! Третий лимон унесли. Знаю я вас!

– Как хотите. У вас беспризорные унесли, а я детдомовский.

– Вот детдомовские-то и разбойники.

Она посмотрела на меня, я – на неё. У неё нос был немного кверху, решительный, и вся она была какая-то добрая и решительная. Может быть, и я ей понравился. Вдруг она перестала отмахиваться и спросила строго:

– Ты чей?

– Ничей.

– А откуда? Московский?

Я сразу понял, что, если скажу – московский, она меня прогонит. Наверно, она думала, что это московские у неё лимоны украли.

– Нет, я из Энска.

Факт, она тоже была из Энска. У неё глаза засияли, а лицо стало ещё добрее.

– Врёшь ты, вралькин! – сказала она сердито. – Мне тоже один говорил – не московский. А посмотрела – и нет лимона… Если ты из Энска, где там жил?

– На Песчинке, за Базарной площадью.

– И всё врёшь… – Она видела, что я не вру. – Мало ли что Песчинка. Может, ещё где-нибудь такая река есть. Я тебя не помню.

– Вы, наверно, давно уехали, я ещё маленький был.

– Нет, не давно, я недавно… Ну, бери кошель за одну ручку, а я за другую. Да не дёргай.

Мы несли кошель и разговаривали. Я ей рассказывал, как мы с Петькой пошли в Туркестан и застряли в Москве. Она слушала с интересом.

– Вот тебе! Умники! Шагать пошли! Шагалы какие! Придумали!

На Триумфальной я показал ей нашу школу.

– Совсем земляки, – загадочно сказала старушка.

Она жила на 2-й Тверской-Ямской в маленьком кирпичном доме. Знакомый дом.

– Здесь наш заведующий живёт, – сказал я. – Может, вы его знаете – Николай Антоныч.

– Вот что! – отвечала старушка. – Ну, как он? Хороший заведующий?

– Что надо!

Я не понял, почему она засмеялась. Мы поднялись на второй этаж и остановились перед чистой, обитой клеёнкой дверью. На двери была дощечка, на дощечке – затейливо написанная фамилия, которую я не успел прочитать.

Шепча что-то, старушка вынула из салопа ключ. Я хотел уйти, она удержала.

– Я просто так, бабушка, бесплатно.

– Вот бесплатно и посиди.

Она вошла почему-то на цыпочках в маленькую переднюю и, не зажигая света, стала снимать салоп. Она сняла салоп, шаль с кистями, безрукавку, ещё одну шаль, поменьше, платок и так далее. Потом она открыла зонтик, а потом пропала. Как раз в эту минуту какая-то девочка отворила дверь из кухни и появилась на пороге. Я уже был готов поверить, что это моя старушка превратилась в девочку, как трансформатор. Но в это время и старушка появилась. Оказалось, что она зашла в шкаф, вешая туда свои шали и безрукавки.

– А вот и Катерина Ивановна, – сказала старушка.

Катерине Ивановне было лет двенадцать – не больше, чем мне. Но куда там! Хотел бы я так выступать, как она, так гордо закидывать голову, так прямо смотреть в лицо тёмными живыми глазами. У неё были косички кольцами и такие же кольца на лбу. Она была румяная, но строгая, с таким же решительным, как у бабушки, носом. Вообще она была хорошенькая, но страшно задавалась – это было видно с первого взгляда.

– Поздравляю, Катерина Ивановна, – всё ещё раздеваясь, сказала старушка, – опять лимон утащили.

– Потому что я говорила, что нужно в пальто класть! – с досадой сказала Катерина Ивановна.

– О! В пальто! Из пальто-то и утащили.

– Значит, ты, бабушка, опять считала.

– Ничего я не считала. Вот со мной и кавалер шёл.

Девочка посмотрела на меня. До сих пор она меня, кажется, и не замечала.

– Он мне кошёлку донёс… Как мама?

– Сейчас мерим, – спокойно разглядывая меня, сказала девочка.

– Ах ты, господи! – вдруг всполошилась старушка. – Да что же так поздно-то? Ведь доктор велел в двенадцать мерить.

Она торопливо вышла, и мы с девочкой остались одни. Минуты две молчали. Потом она нахмурилась и спросила строго:

– «Елену Робинзон» читал?

– Нет.

– А «Робинзона Крузо»?

– Тоже нет.

– Почему?