Два купидона

Кэрри почти слышала шипящий звук — будто пар выходил: горячность Джинни резко остыла; после мгновенной паузы она проговорила:

— За его… чем? Связь, наверно, плохая. Мне послышалось, ты сказала «детьми».

— Связь в порядке, — заверила Кэрри. — Я так и сказала — «детьми». У Уилла двойняшки, мальчик и девочка, трех недель от роду. Он подумал, ты и Брет, наверно, захотите приехать на уик-энд посмотреть на них. Сэма и Лору он тоже будет рад видеть.

Джинни издала удивленное кваканье, рассмешив Кэрри: решила, видно, что сестра над ней подшучивает. Пришлось объяснять, убеждать. Воспользовавшись тем, что Джинни временно потеряла дар речи, Кэрри перечислила нужные ей вещи: покинув свою квартиру в Гринвилле, она их сложила в ящики и оставила у Джинни. Собиралась перевезти в дом Роберта, когда они вернутся после медового месяца. Как здорово, что не успела. Наконец сестра, похоже, выговорилась. Кэрри только засмеялась, когда услышала, как Джинни зовет мужа, — связь еще не прервалась.

Повесив трубку, Кэрри повернулась на табуретке и обратила взор на Джейкоба и Ариану. Их нежный, невинный вид буквально перетянул ее на пол, и она уселась возле них. Потрогала ручки — тепло ли им — и спохватилась: что она, собственно, беспокоится, ведь стоит июньская жара… Дети такие красивые — утром, во время купания, она хорошенько их рассмотрела и пришла в восторг. Несмотря на жестокое начало жизни и преждевременное рождение, оба хорошо сложены и, насколько она может судить, здоровенькие. Безукоризненны во всех отношениях. Перевела руку, погладила щенка: ухитряется дремать, а один глаз держать открытым. Этот глазик без всякого интереса посмотрел на нее, веки опустились.

— Надо найти тебе имя, молодой человек, — тихо пробормотала она. — Такое, чтоб подходило к твоему характеру, — вроде Засони или Лентяя.

Она чесала щенка за ухом и перебирала в памяти все сказанное сестрой. Сейчас, когда прошел день и можно оглянуться назад, она жалеет, что так поспешно уехала, оставив другим расчищать завалы. Хотя вроде бы Джинни не возражает — это дает ей возможность выплеснуть гнев на Роберта. А вообще-то остаться бы ей в Уэбстере и заняться тем же: снять украшения в церкви, отослать подарки, ответить на вопросы. Это дало бы ей чувство завершенности. Ведь на вопрос, почему Роберт ее бросил, у нее еще нет ответа.

От мысли об этом начинает болеть грудь в области сердца. Интересно, как долго ей придется освобождаться от влюбленности в Роберта? Если бы только понять причину его поступка! Тогда это самое чувство завершенности, которого ей так не хватает, появится. Кроме того, что в последние несколько недель он проявлял явное нежелание разговаривать, о занозах в их отношениях она не припоминала. Он на несколько лет старше, но это ерунда — они всегда находили много общего. С ним легко проводить время, он спокойный, внимательный. Не то, что Уилл — на каждом шагу бросает ей вызов.

Она попыталась что-то восстановить, понять, когда же в Роберте начались изменения. Но на ум приходили лишь разные мелочи, и проявились-то они уже после возвращения его, в конце апреля, из деловой поездки в Атланту. Правда, Кэрри и не догадывалась, какое они имели отношение к ней.

Вот эти два крошечных создания только входят в мир — такие чистые, ничем не затронутые. А сколько всякого сложного и тяжкого ждет их впереди… Но нет, ничто и никогда не обидит близнецов; Уилл будет замечательным отцом, он сделает все, что в его силах, чтобы защитить их от жизненных невзгод. Но кто может поручиться за чье-то счастье и просто удачу?

Зато ей очень легко и отрадно наполнить свое разбитое сердце любовью к малюткам. Тем более что никогда ей, верно, не иметь своих собственных. Понадобится много времени, чтобы ей захотелось кому-то поверить и снова кого-то полюбить. И слезы наконец пришли к Кэрри. Печаль об утрате Роберта, своих надежд, гнев на его трусость и предательство, досада на свое положение — все слилось в один поток. Она поспешно схватила чистую пеленку, висевшую на спинке загончика Арианы.

Эти слезы совсем не походят на те, которые она проливала по Лени. Причина их — жалость к себе, она знает это. Но надо же ей поплакать хоть раз. И она позволила себе съежиться на полу и тихонько порыдать над своей болью, обидой и печалью. Всхлипнула еще раз, обернулась — Уилл стоит в кухне, у края рабочего стола; в руке кейс, галстук ослаблен, пиджак накинут на плечи, лицо гневно нахмурено…

— Ох, Уилл, и напугал же ты меня — до потери сознания. — Кэрри автоматически подняла руку к груди. — Я… я не слышала, как ты вошел. — Она поспешно вытерла глаза.

— Увлеклась оплакиванием своей несчастной доли, а?

— Ничего подобного! — моментально вспыхнула она.

Но протест тут же угас: она уже подумала про себя, что именно этим и занималась. Но она скорее прокляла бы себя, чем призналась Уиллу в самооплакивании. Собрав все достоинство, какое еще оставалось, поднялась и стала с преувеличенным старанием отряхивать пыль со слаксов, шлепая себя по ягодицам.