Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)

— Гермиона? — Гарри подошёл к ней, заглядывая в лицо. — У тебя кровь…

Смутившись, она спрятала пальцы в кулак и выдавила улыбку.

— Я увлеклась, прошу прощения.

— Нет. У тебя кровь, — он достал платок и протянул ей. И только тогда Гермиона ощутила на губах горячую влагу, которая медленно ползла к подбородку.

Она вскочила и прошагала в ванную, вновь игнорируя всё вокруг. Закрыв за собой дверь, прижалась к ней головой и зажмурилась, так сильно, чтобы в глазах появились искры. Чтобы в голове перестало шуметь.

«Я поеду во Францию с семьей…»

Голодная головная боль накрывала её как цунами. Била волнами сбоку, внутри, по диагонали. Била и била, без права на защиту. Страдай, Гермиона, лакай эту боль…

«Езжай, я не против, Рон… Наверное, так даже лучше».

Наученная опытом, она знала, что никто, кроме неё самой, не поможет со всем справиться. Никакие слова «всё будет хорошо», никакие убеждения, только она сама. Своими силами и зубами будет выгрызать путь вперёд, пусть даже стреляют в неё непростительным — справится.

«Ты справишься, Гермиона?»

— Я справлюсь, Рон… — шепнула она в изгиб локтя, зарываясь в него лицом, пачкая мантию кровью. Пусть.

Через несколько минут Гермиона вернулась в комнату посвежевшей от холодной воды. Она умылась и немного подрумянила щёки, чтобы не выдать себя. Не выдать свою слабость и то, как ей на самом деле тяжело.

Вскоре пришёл Хагрид, и они все отужинали жирной отбивной, которую к их приезду мариновал сам Аберфорт. Они сидели за столом совсем как в старые добрые времена ордена, с весёлыми разговорами и улыбками на лицах. Вот только Гермиону совсем чуть-чуть не дотягивало до идеального состояния внутренней радости, потому что её не было. Она умерла вместе с войной.

***

Утром следующего дня Гермиона позволила себе поспать подольше, зная, что студенты прибудут в школу к полудню. Они встретились с Гарри в общей гостиной. Она не сдержала улыбку, заметив на его гладковыбритом подбородке пару кусочков туалетной бумаги.

— Доброе утро, — она села напротив и заметила в руках Гарри «Пророк».

— Поверить не могу, — зашипел он, передавая ей газету. — На аукцион Малфоев распродали все билеты за считанные часы. Падальщики есть падальщики…

Она нахмурилась и перевела взгляд на колдографию на первой странице газеты, где были представлены множество предметов и книг, а рядом, за трибуной, стоял мужчина.

«Последний лот уходит за тридцать пять тысяч галлеонов!» — гласил заголовок.

Она быстро пробежалась взглядом по строчкам и даже не заметила, что у неё скривился от отвращения рот. Гарри прав. Люди как падальщики сбежались к ещё неостывшему трупу семьи Малфоев и откусывали по кусочку, дорогому и отвратительному, растаскивая всё их имущество.

Она помнила Драко в зале суда, когда Люциуса приговорили к десяти годам Азкабана. Гермиона помнила, как ни один мускул на его лице не дрогнул. Помнила, как старший Малфой кричал имя сына, привлекая его внимание. И помнила, как Драко, даже не взглянувший на него, вышел из зала.

Ещё она помнила похороны Нарциссы, женщины, которая спасла Гарри жизнь, а после поплатилась за это. Волан-де-Морт выстрелил в спину Драко, когда они уходили с поля боя. То, как мать, прикрывшая своим телом сына, рухнула вниз, Гермиона тоже помнила.

Малфоев наказали по всей строгости. Люциус был в тюрьме, имущество их семьи растащили на аукционе, оставив фамильный дом пустым, а на палочку Драко наложили запрет на множество заклинаний.

— Думаешь, он вернётся в школу? — спросила она Гарри.

Но он в ответ промолчал, отвернувшись к окну. В жизни слишком много вопросов, на которых не существовало ответов. Гермиона скомкала газету и бросила её в камин. Поднявшись, протянула руку и положила её на плечо Гарри.

— Идём завтракать…

Они не находили слов, когда молча спускались в пустой Большой зал, здороваясь с преподавателями. Они не находили слов, когда завтракали. И так же не находили слов, когда расходились по своим делам. Гарри решил полетать на метле, а Гермиона пошла к станции вокзала, желая поскорее увидеть друзей.

Хагрид рассказывал о новом щенке, которого приобрёл в Косом переулке. Он уверял, что тот вырастет ещё больше Клыка. Она кивала, делая вид, что ей правда интересно. Пыталась влиться в разговор, но, чёрт возьми, как же у неё плохо получалось. Гермиона прикусила губу, пожевывая омертвевшую сухую кожу. Но даже когда ощутила вкус крови на языке, остановиться не могла. К крови она привыкла. Пришлось.

Она всё думала — наказан ли Драко за всё, что сделала его семья? И решила, что наказан. Слишком сильно. Точно так же, как и все они. Как и все тысячи и тысячи людей, которые потеряли слишком многое в этой войне. Ей не хотелось злиться на него. Ей не хотелось вообще испытывать к нему чувства. Ей всё равно на его поступки. Ей безлико, ей никак.

Гудок поезда послышался совсем рядом, и воодушевленный Хагрид встал со скамейки, поправляя своё пальто. Отряхнув пыль с полов одежды, он заулыбался и замахал рукой, когда состав со скрипом остановился на перроне.