Два лета

– Возьми что-нибудь у Руби, – не унимается Элис. Но я уже качаю головой и прошу их писать мне о том, что будет на вечеринке, хотя на самом деле мне это совершенно неинтересно. Я обнимаю Элис, прощаясь с ней, и поворачиваюсь к Руби.

– Люблю тебя дважды, – произносим мы хором и смеемся.

Руби требует держать ее в курсе о ходе операции «Уговорить папу», я покорно соглашаюсь. На секунду мне даже кажется, что все в порядке, что я выдумала всю эту холодность.

Я ухожу, а Руби и Элис, болтая, продолжают готовиться к вечеринке – вечеринке у Скай Оливейры. И тогда я понимаю, что нормального в этих обстоятельствах мало.

На улице я щурюсь от послеполуденного солнца и опускаю на глаза темные очки. Хочется вернуться домой, залечь в своей комнате. Спрятаться. Мама любит посмеяться над тем, что я верю в астрологию, но мой знак – Рак, и я действительно бываю похожа на краба: если не в состоянии справиться с внешним миром, забираюсь в панцирь.

Я сажусь на велик. Успокоиться не получается. Я взвинчена. И тогда я пускаюсь вниз с Оленьего холма. Приятный, похожий на мескитовый аромат несется из дворов, где жарят барбекю. Группа детишек бросается через улицу, размахивая палочками с красной, белой и синей блестящей мишурой. Мне приходится резко затормозить, и я, как старуха, кричу им, чтобы были осторожнее. Они не обращают на меня внимания.

Я жму на педали, несусь вдоль домов и тротуаров, которые прекрасно знаю. Мимо больницы, где работает мама Руби и где родилась я. Где мне, восьмилетней, накладывали швы, когда я свалилась с велосипеда. Папа сжимал мою руку, а врач скорой зашивал мне коленку. Так странно об этом думать – папа тогда проводил время с нами. Хотя и не так уж много времени. Уже тогда он часто ездил в Европу, выставлялся, стараясь продать картины. Возможно, отношения моих родителей дали трещину еще до развода, точно так же почва имеет дефект до того, как начинается землетрясение.

Добравшись до подножия холма, сворачиваю на Грин-стрит[35], нашу главную улицу. Думаю, название ей не очень-то подходит, потому что здесь, как и во всем городе, преобладает не зеленый, а серый цвет. Серый асфальт, серые уличные фонари, вязы с серыми стволами. И река Гудзон, текущая вдоль улицы, всегда в серой ряби, даже если погода ясная и небо голубое.

Сегодня, конечно, город мертв, ну, по крайней мере, мертвее обычного. Никто не прогуливается, мне попадается лишь несколько машин, которые едут со скоростью улитки. Все закрыто: аптека «Поправляйся», Хадсонвиллский банк, ресторан изысканной итальянской кухни «Оролоджио», магазин антиквариата мисс Черил, паб Пи-Джея, ресторан «Сычуаньская кухня». Вдалеке слышен одинокий свисток поезда пригородной железной дороги «Метро-Норт».

Я проезжаю мимо книжного магазина «Между строк», где работала прошлым летом. Похоже, владелец, мистер Фитцсиммонс, пошел на поводу у своей страсти к накопительству: стопки книг в витрине такой высоты, что из-за них ничего не видно. Рядом с книжным – «Лучше латте, чем ничего»[36]