Два лика января

— Вы подтверждаете, что видели Макфарланда в коридоре гостиницы, когда он тащил тело греческого агента?

— Да.

— Вы были знакомы с Макфарландом?

— Нет.

— Вы встретили его тогда в коридоре впервые? Совершенно случайно?

— Да.

— И он угрожал обвинить вас, если вы заявите на него?

Вопрос звучал явно скептически.

— У него в кармане был пистолет, — сказал Райдел. — Пистолет агента. И он хотел, чтобы я помог ему отнести тело в кладовую. Ну а после того, как мне пришлось сделать это, я чувствовал себя виновным как соучастник.

Жандарм кивнул.

— И тем не менее ваше участие должно быть внесено в протокол. — Он посмотрел бумаги, которые держал в руках.

Райдел сознавал, что наполовину солгал, но ведь Честер солгал целиком, тем самым спасая Райдела. Ложь Честера должна спасти его. Лгали они оба. Райдел, опустив убийство в Афинах и заявив, будто встретил Чемберлена на Крите. В глазах полиции такое упущение выглядело как попытка скрыть факт соучастия в преступлении. Он один, подумал Райдел, будет знать — или верить, — что скрыл происшествие в гостинице как для того, чтобы спасти Честера от обвинения в убийстве, так и чтобы обезопасить себя от обвинения в соучастии. Райдел пока еще не знал, не мог знать, из-за пяти жандармов, теснившихся в его крохотной камере, как с этой ложью смирится его совесть.

Жандарм задумчиво посмотрел на Райдела.

— Не совсем ясно ваше поведение в Афинах после гибели миссис Макфарланд. Вы пробыли в Афинах двое суток. По вашим словам, вы купили фальшивый паспорт там же, где и Макфарланд паспорт на имя Ведекинда. Вы узнали его новое имя и ничего не предприняли. Он остановился в гостинице «Эль Греко». Если бы вы сообщили полиции его имя… — Жандарм пожал плечами. — Однако вы хранили молчание и купили себе фальшивый паспорт.

— В тот момент я оказался в еще худшем положении, — возразил Райдел. — Он угрожал обвинить меня в убийстве его жены и сделал это, сообщив обо мне афинской полиции. После этого полиция разыскивала меня. Как я уже говорил, свидетелей не было. Что бы я ни сказал, все выглядело бы как мое обвинение против него. К тому же продавец билетов в Кноссе видел меня, когда я выбегал из дворца.

Жандарм скептически хмыкнул.

— Но Макфарланд, вернее уже Чемберлен, был так напуган, что изменил имя на Ведекинд. Разве он боялся не вас?

— Конечно, — согласился Райдел. — Он знал, я… ненавижу его из-за того, что он убил Колетту. Свою жену. Он знал, в каком я был состоянии, и боялся, что я пойду в полицию и расскажу обо всем. Кроме того, я мог рассказать и о Макфарланде. Ничего удивительного, что он хотел скрыться от меня.

— Но вы так ничего и не предприняли.

— Мсье… Та, которую я полюбил, погибла, — проговорил Райдел с укором.

Это была правда. Совершенная правда. Но возможно ли донести до сознания чиновника всю противоречивость чувств, которые он испытывал по отношению к Честеру и Колетте?

— Позднее вам предстоит более обстоятельный допрос, — сказал жандарм. — Я выясню, можно ли это устроить сегодня днем. А пока, боюсь, вам придется остаться здесь.

Жандармы вышли из камеры и заперли ее. Райдел сел на койку. Он посмотрел на свой старый коричневый чемодан, который наконец-то забрали из гостиницы «Монморанси» и передали ему. Паспорт по-прежнему лежал там.

Разбирательство состоялось в конце дня, в другом здании, расположенном в нескольких кварталах. Присутствовало человек восемь: судейские, жандармы, секретари. С фактами обращались точно с увесистыми булыжниками: брали, изучали и отбрасывали. Разбирательство было путаным и грешило неточностями. Тем не менее Райдела оправдали по всем основным пунктам. Его поведение было сочтено трусоватым и неразумным. Но ничего в его действиях не было признано противоправным, за исключением приобретения Райделом фальшивого паспорта. Но и это, по мнению собравшихся чиновников, заслуживало снисхождения, так как предполагало ответственность исключительно перед итальянским правительством. Райдел был освобожден с настоятельной просьбой привести в порядок паспорт, поставив штамп, подтверждающий, что он находится в стране на законном основании.

Райдел обратился к жандарму, который допрашивал его в камере:

— Очевидно, Макфарланда похоронят в Марселе? Или его все-таки отправят в Штаты?

Жандарм лишь развел руками.

— Пожалуйста, узнайте это для меня. Позвоните в Марсель.

Они вернулись в управление, где Райдел провел прошлую ночь, и жандарм связался с Марселем. Тело Честера должно было быть погребено завтра утром на земле горшечника, на окраине Марселя. И тут же перед глазами Райдела возник деревянный гроб, который осторожно опускают в яму, возможно, под моросящим дождем и под скучающими взглядами одного или двух полицейских — минимальное число свидетелей, положенных по закону, — с нетерпением дожидающихся, когда смогут уйти; без друзей, без плакальщиц, без единой хризантемы — традиционного цветка на французских похоронах. Честер не заслуживал такого погребения.

— Почему вы спрашиваете? — поинтересовался жандарм.