Два лица Пьеро

– Сирогойно. Женщины этого села вяжут очень красивые теплые вещи, посмотри в интернете, сама все увидишь.

– Понятно, – сказала она, с трудом представляя себе Горана, торгующего на рынке какими-то теплыми кофтами.

– Ну, ладно, мне пора приниматься за работу. У меня дела.

– Я помогу, – сказал он вполне серьезно. – Что за работа? Пойти в ресторан выпить кофе, потом искупаться в море, позагорать?

И тут он расхохотался.

– Ты должен уйти, Горан. Правда.

Ей казалось, что это только ее рот произносит эти слова, потому что сама она не хотела, чтобы он уходил. Но если он останется, что будет дальше? У нее и так весь подбородок был стерт, буквально кожа содрана от его поцелуев, от его слегка отросшей щетины. А голова гудела так, как если бы туда влили литр болгарского вина и размешали. Она словно заболела.

– У меня проблемы, Горан, серьезные. Мне нужно срочно где-то найти денег, и Мика тоже осталась без работы. Нас с ней наняли в этот отель, чтобы мы привели его в порядок, хотя бы все отмыли. Вот почему мне нужны силы, понимаешь?

– Зачем тебе что-то мыть? Я могу дать тебе денег.

– Деньги? Откуда они у тебя? Кофты продаешь, которые жена брата вяжет?

– Нет, – он даже не подумал обидеться. – Это бизнес моего брата. У меня же – просто земли. Мне просто повезло. Я переводил на сербский книгу одного старого скандинавского поэта, очень богатого человека. Мы с ним подружились, и когда он умер, то просто оставил мне кучу денег в наследство.

Он лежал, такой красивый и расслабленный на белых мятых простынях, и врал ей так, что можно было просто заслушаться! И не только приятно было его слушать, но и гладить, прикасаться к нему, чтобы потом и вовсе положить свою голову ему на плечо и снова, от переполнявших ее чувств, закрыть глаза в каком-то сонном оцепенении.

– Да, наследство – это хорошо… Просто прекрасно. И ты, значит, был единственным его наследником?

– Нет, у него есть три внука, он каждому оставил по состоянию. Хотя они и без того были людьми состоятельными.

– Понятно… И что ты сделал с этими деньгами?

– Говорю же, купил землю. Хорошую землю, и много. Что-то я сдаю в аренду, а что-то время от времени перепродаю, потому что цена на землю постоянно растет. Ну а еще…

Тут она очнулась, поднялась на постели и зажала ему рот рукой.

– Не хочу про землю… и про наследство. Ничего не хочу… Меня все это не интересует. И мне не нужны твои деньги.

Он с силой убрал ее руку со своего лица, посмотрел ей в глаза так, что она даже испугалась.

– Мислиш да те варам?

– Что?

– Ты думаешь, что я обманываю тебя?

– Мне все равно, – резко ответила она, потому что думала именно так.

– Бавим се транспортом, логистиком, имам педесет камиона[4].

Женя завернулась в простыню и ушла в душ. Зачем она сама, первая обманула его, что у нее нет денег и что она вынуждена подрабатывать уборщицей? Сама все начала, а теперь злится, что он подхватил эту игру.

Он, бедный переводчик, получил гонорар да и отправился в близкую ему Болгарию, к морю. Отдыхает парень!

Когда она вышла из ванной комнаты, Горана уже не было. Постель была аккуратно заправлена. В окно врывался прохладный, пахнущий дождем воздух.

Высунувшись в окно и надеясь успеть взглянуть хотя бы на спину удаляющегося Горана, пусть даже только на его силуэт в серебряной мороси дождя, она так ничего и не увидела, поняла, что он ушел давно, примерно тогда же, когда она открыла кран душа. Постель застелил и сразу ушел. Обиделся. Понял, что ему здесь не рады. Отправился искать более беспроблемную и состоятельную партнершу.

И как теперь было без него жить? Как заставить себя думать о более серьезных вещах и по-настоящему близких людях?

Ее снова охватила дрожь, как тогда, в первый день ее пребывания в Варне, когда ее ограбили, когда она была в полной растерянности и ее колотило при мысли, что детям, которых она оставила в Москве, все еще грозит опасность. А надо ли было ей вообще уезжать? Имущество, отель, состояние, наследство, деньги… А дети? Как они там без нее?

Она подошла к зеркалу, висевшему на стене, старому, с трещиной в правом верхнем углу, и взглянула на свое отражение. Боже, как же она похудела! Если бы не горячий душ, который сделал розовой ее кожу, она была бы бледной поганкой, и такой же ядовитой. Она отравила Горану все утро. Испортила, превратила в пепел то, что он, быть может, испытывал к ней!