Два мира и одна принцесса. Меж двух миров.

— Вот видишь, мы могли бы стать отличными союзниками, мы даже думаем одинаково! Прими мою сторону и мы станем властителями этих миров. Я буду править Арией, а ты Землёй! Не хочешь Землёй, правь Арией, я не жадная! Ты сильный противник, лучше держать тебя в друзьях, чем во врагах. Мое тело охватила ласковая и нежная тьма, успокаивая и охлаждая, даря силу. Из позвоночника вырос дьявольский хвостик, спину пронзила боль, кожаные крылья дьяволицы встрепенулись за спиной, маленькие рожки на уровне ушей загнулись в перед, передние клыки удлинились вниз, чуть касаясь нижней губы а волосы приняли свой родной, платиново — серебряный цвет и удлинились. Маррика шарахнулась от меня, и восхищённо глядя на меня сказала.

— Вот, она, ты воплощение силы. Истинная наследница своей семьи, древних богов.

В моей руке медленно образуется славянский меч, его длинный и широкий клинок завершал защитный эфес вспыхивает защитное заклинание что куполом прикрывает руку лежащую на рукояти, рукоять идеально ложится в руку, словно, его для моей руки и ковали. Рука делает резкий выпад в верх, молния бьёт в клинок меча от того тот вспыхивает тысячами искр. Маррика в ужасе взирает на меня, конечно, я изменилась с последней нашей встречи, говорят смерть меняет существ, а у меня отец бог Смерти. Мое время умирать ещё не настало, время Маррики сочтено в секундах. Правая рука направляет клинок в лево, после резко в право, резко в низ, и в верх, с губ срываются слова, утопая в мертвой тишине.

— Повелителя времени, откройтесь врата, Квайт, възываю к тебе. Хронос, ответь!

Небо пронзает новая вспышка молнии, исчезая в бесконечности неба. Вспыхнули светом врата, открываясь, пред богом времени. Из врат вышел человек что был одет в белую хламиду, белый глубокий капюшон прикрывал пол лица, полы хламиды при его шагах вздымались вверх показывая сильные ноги, обтянутые темно синими брюками. На ногах были черные, высокие берцы, до середины икр. Он скинул капюшон давая понять что Хронос ответил. Замерли все, кроме меня. Когда над полем раздался величественный голос.

— У кого хватило смелости призвать меня, смертные?