Два мира. Том 1 (СИ)

Возле палаты Ино на скамеечке спала мать девушки. «Вот, пожалуй, тот человек, которому тяжелее, чем Куренай, — подумал Шикамару, тихо проходя мимо женщины, чтобы не потревожить её беспокойный сон. — В одно время в больнице оказалась вся её семья, а дочь непонятно, очнётся ли вообще…»

Чуть поколебавшись, Шикамару всё же заглянул в палату. Подключённая к многочисленным аппаратам, Ино лежала на кровати, и её грудь вздымалась совсем чуть-чуть. От прежнего роскошного белого хвоста не осталось практически ничего, и неаккуратно обрезанные пряди как попало лежали на подушке. Лицо девушки было всё в ссадинах и синяках, словно её долго и с силой били по голове — удручающее зрелище.

— Как она?

Тихий, заданный почти шёпотом вопрос заставил Шикамару резко обернуться. За его спиной стоял Сай с обычным однообразным выражением на лице.

— Плохо, — так же тихо ответил Шикамару; он был удивлён видеть здесь члена Корня и не смог не спросить: — Почему ты здесь?

— Ино всегда была добра ко мне, — произнёс Сай. — Однажды она сказала, что я — её друг. А друзья должны навещать друг друга в больнице и поддерживать в тяжёлые моменты.

— Да, точно, — проговорил Шикамару и, не удержавшись, вновь покосился на лежащую на кровати девушку.

Неожиданно замявшись, АНБУ достал из-за спины небольшой букет ирисов и показал его Наре, словно спрашивая совета.

— Там на тумбочке есть ваза, — просто сказал Шикамару и, кивнув Саю, ушёл, не в силах больше находиться рядом с подругой, которой никак не может помочь.

К вечеру снег, наконец, перестал, но сделалось холоднее. Собравшиеся на кладбище шиноби мёрзли, однако не позволяли себе жаловаться, даже шелохнуться, отдавая дань уважения погибшим в Долине Завершения товарищам. Когда завершилась основная церемония, люди из спецотряда, стоявшие отдельно от прочих, направились туда, где упокоили их братьев по оружию, а Шикамару и многие другие подошли к свежей могиле Сарутоби Асумы.

Старший брат погибшего, Сарутоби Кеншин, нынешний глава клана, стоял с каменным лицом, пряча за маской свои чувства; его сын Конохамару, напротив, плакал, даже не пытаясь остановиться. Было здесь и много джонинов — сослуживцев Асумы, даже монах Чирику, прибывший из Храма Огня специально на похороны. Учеников Асумы Шикамару представлял в одиночестве; Чоджи тоже хотел прийти, но ирьёнины ему категорически запретили.

Всех собравшихся, многие из которых даже не были лично знакомы друг с другом, объединяло общее горе, создавая некую печальную связь, позволявшую понять стоявших рядом без слов.

А затем вперёд вышла Куренай. Хотя они с Асумой и не афишировали свои отношения, многие в Конохе знали об их романе — правда, пока мало кто был в курсе, что женщина носит под сердцем его ребёнка. Куренай держалась с достоинством, а руки её почти не дрожали, когда она возлагала букет на могилу возлюбленного; она держалась, как истинная куноичи, хотя, как понял Шикамару из случайно услышанного разговора родителей, сразу после сообщения у неё была истерика.

Возложение цветов прошло в гробовом молчании, после чего все стали медленно расходиться. Отрицательно покачав головой на призывный взгляд матери, Шикамару подошёл к Куренай, оставшейся стоять возле могилы.

— Куренай-сенсей.

— Шикамару, — ровно произнесла женщина, поворачиваясь к нему. — Как ты? Я слышала, Ино и Чоджи всё ещё в больнице.

— Да, — подтвердил он.

— Асума очень любил вас троих, — в голосе Куренай сквозила такая печаль, что слышать его становилось невыносимо.

— Он был странным учителем, — честно сказал Шикамару, глядя на надгробный камень. — Учил нас и действительно важным вещам, и полной ерунде. Но при этом благодаря ему я понял, как важно быть хорошим примером для молодёжи, — он усмехнулся. — Теперь очередь нашего поколения становиться примерами. И я клянусь, что когда ваш ребёнок родится, я защищу его во что бы то ни стало.

Выслушав его, Куренай чуть склонила голову.

— Рассчитываю на тебя.

Кивнув ей, Шикамару развернулся и шагнул было прочь.

— Ещё одна вещь, Шикамару, — он обернулся и встретился взглядом с Куренай. — Пообещай мне, что не станешь совершать никакие глупости.

— Разумеется, — ответил парень и направился к выходу с кладбища.

Время давно уже перевалило за полночь, и в поместье клана все спали. Этим и воспользовался Шикамару, выскользнув из дома через окно своей спальни и по крышам перебравшись в сад, а оттуда побежав в сторону небольших ворот на западе деревни. За его спиной был рюкзак с припасами и снаряжением, на поясе — подсумки с мелким оружием.

Тихо подобравшись к посту, Шикамару затаился; ему нужно было поймать момент, когда часовой отвлечётся, чтобы пробраться мимо него и покинуть Коноху.

— Ты совершаешь глупость.

Нара нахмурился и повернулся к возникшему позади него шиноби.

— А я так не думаю.

— Тогда как иначе можно назвать твоё желание идти на охоту на Акацуки в одиночку? — осведомился Неджи, вскинув бровь.

— Возмездием, — процедил Шикамару.

— Мне казалось, что в нашем поколении Саске — одинокий мститель, — с вялым сарказмом заметил Хьюга.