Два Митяя

Епископ встал во главе стола, в центре которого на большом серебряном блюде лежал полугодовалый поросёнок, манящий своей румяно запеченной корочкой. Он подхватил поднесенную ему стопку и быстро прочитал короткую молитву. Очертил всех присутствующих троекрестием, осушил стопку и потянулся к задней ножке поросенка, залезая длинным рукавом рясы в блюдо с кутьёй. Выломав у поросенка румяно запечённую рульку, епископ дал команду «наполнить стопки», и, наложив троекрестие, выпил. После третьей стопки владыка зачерпнул ложкой немного кутьи, которая, вмятая в блюдо его же рукавом, превратилась в плоский блин.

Следом за епископом слово держал купец Румянцев, покрасневший от выпитого. Он три дня с момента известия о скоропостижной смерти любимого батюшки не брал в рот, сделав короткий передых в запое.

За столом стало шумно, а ближе к закату и вовсе не разобрать по какому поводу все собрались. Купца Румянцева, уснувшего за столом, дворовые унесли в дом. Владыка, отбиваясь от своих дьяков, сам наливал себе водки и, перекрестив рюмку, выпивал, закусывая остатками богатого стола и периодически смачно отрыгивая.

С приходом ночи Митяи темной стороной, за сараями, добрались до кладбища, где, прошмыгнув тенями среди крестов, отыскали могилу попа. Убрав со свежей могилы в сторону крест и еловый лапник, они ударили заступами по свежей земле. Работали споро и уже вскоре металл заскрежетал по крышке гроба.

– Митяй, давай-кось, с угла сунь топорик-то. Да надломи, – шептал Митяй.

– Агась!

Нудно простонали гвозди, выходя из дерева и вскрывая гроб. В могиле разом стало холодней и нестерпимо запахло трупом.

– Ох, и смердит, жеж, он. Видать, перед тем как сдохнуть, мясом обожрался в постный-то день, вот снедь в его кишках и загнила. Стало быть, из-за этого попы кадилами так и дымили, чтоб мир тухлятину не причуял.

– Ну, батюшка, мы у тебя крест с цепой возьмём, пожалуй. Тебе-то они уже, вроде, и ни к чему, а нам – пожива, – сказал Митяй и выдернул из руки покойного массивный крест с длинной цепью.

Семёнихе после дневного сна стало немногим легче, и она, слазя с печи и нащупав лежавшее на лавке кресало, вздула лучину. Мрак, царящий в доме, враз отскочил. Еле слышно скрипнув дверью, она темной стороной улицы, не торопясь, пошагала на кладбище. Дойдя до ворот купца Румянцева, бабка поняла, что поминальный вечер окончен. За высокими воротами кто-то храпел, а где-то далеко на околице было слышно пьяную ругань.

Дойдя до кладбища, Семёниха двинулась к могиле батюшки, хватаясь за кресты, опасаясь во тьме оступиться.

Не доходя нескольких сажень, бабка услышала впереди себя какой-то шорох. Оспади! – прижавшись к чьему-то надгробью и спрятавшись от неведомой угрозы, подумала Семёниха и, присев прямо на могилку, начала неистово креститься, вспоминая свой нехороший сон, что видела накануне. Совладев со страхом, бабка принялась выглядывать из-за спасительного креста, щуря один глаз, тщетно пытаясь рассмотреть в кромешной тьме происходящее на батюшкиной могиле. Ничего не было видно. Только было слышно, как двое, выбравшись из могилы, присели тут же передохнуть.

– Митяй, как? Будем обратно-то закапывать? – сказал Митяй, отирая рукавом лицо от проступившего в душной могиле пота.

– Ну, вот еще, – пробасил Митяй.

– Завтрева владыка, остаканившись, придет на могилу попа разбудить, а тутача во-но как, раскурокана могилка-то… Ох, и шуму будет! – сказал Митяй и прыснул в кулак.

Семёниха и по голосам, и по фигурам узнала обоих Митяев, что прошли мимо нее, и, отсидевшись еще какое-то время и убедившись, что вокруг никого, не навещая могилы любимого батюшки, в сильном волнении поплелась, не чуя ног, обратно домой, где, от пережитых на кладбище потрясений и слегла с хворью, и несколько дней лежала на лавке в доме не в силах ни то, чтобы рассказать кому-либо об увиденном на кладбище, она была не в состоянии даже взобраться на свою печь.

Утром следующего дня епископ с купцом Румянцевым долго отпаивались чаем, жеманно выпив каждый не меньше дюжины кружек. Видя, что чай не приносит должного эффекта на здоровье владыки, купец Румянцев из-под стола разлил по кружкам водки и сунул епископу вместе с бочковым огурцом. Полегчало.

У ворот уже собралась толпа сельчан. Приняв от баб корзины с постными пирожками, владыка повел ход к кладбищу будить покойного к первому завтраку.

Не доходя до могилы, всем предстала жуткая картина. Где вчера еще была батюшкина могилка, зияла дыра, на дне которой лежал гроб с приоткрытой крышкой. Дьяки кинулись в могилу, уложили потревоженного покойного и закрыли крышку гроба, заколотив ее вырванными гвоздями. Повыскакивав из могилы, руками принялись сгребать землю. Кто-то из толпы сбегал за заступами и вскорости на могилке вновь лежал лапник и стоял крест. Лишь владыка все это время с багровым лицом шептал словно змей, выдувая через рот шипящие, что коли найдут осквернителей, придаст их анафеме.