Два Обещания

— Если мы не заберем его отсюда, то навсегда потеряем. “Голос лесов” не просто клиника. Здесь содержат и здоровых депосов. Тех, у кого небольшие психические отклонения или их нет вообще, от кого хотят избавиться родственники. В этом деле что-то не так, Расс. Следственный комитет дал Дженне ложную информацию: клиника не подавала на полицию в суд за избиение Еромана и никогда бы не сделала этого. Полицейские сами отправили его сюда, они платят Нилу за его нахождение здесь, и я догадываюсь, чего они добиваются. Если я прав, что их мотив — месть, то времени у нас совсем мало. Его убьют здесь, Расс! Вернее не убьют, а сделают из него овощ — это равносильно смерти. Ты знаешь Эрла Бревно и его шайку, то, что становится с теми, кто перешел им дорогу. Нам нужно во что бы то ни стало вмешаться и забрать Еромана.

— Но, Николас…

— Скажи Дженне: я возьму на себя допросы. Я выбью из него все, что касается его связей с мафией. Но не здесь, не в стенах клиники. Здесь его просто уничтожат. Еще немного, и мы навсегда потеряем ценного свидетеля.

“Я почти уверен: Ероман не имеет никакого отношения ни к Элиранду, ни к его сыну-альбиносу. Как и в том, что он не псих. Но тебе сгодится и байка о свидетеле. Правда слишком невероятная, чтобы я мог рассказать тебе хотя бы часть и не создать впечатление сумасшедшего”, — мысленно добавил Николас. Рассел некоторое время молчал, напряженно обдумывая.

— Я понимаю, куда ты клонишь, — сказал он спустя несколько минут тишины. — Но боюсь, это невозможно: следственный комитет и так продержал Ера у себя полгода и ничего не смог добиться. Почему ты думаешь, что это удастся тебе? И потом — даже на видеозаписи, которую я тебе принес, любому ясно, что этот парень психически больной. Слишком правдоподобно он играет. К тому же у нас нет никаких улик, чтобы на законных основаниях вернуть его под следствие. Нет, с чего ты вообще взял, что здесь жизнь Еромана подвергается риску?

— Потому что я каждый день вижу, как над ним издеваются! — яростно выпалил Николас.

Рассел оставался непреклонным.

— Николас, Николас, — назидательно сказал он. Вороному депосу был знаком этот тон, когда Расс предавался ностальгии, из напарника обращаясь в наставника. — В этом весь ты. Сколько я знаю тебя, ты всегда взваливаешь на себя слишком много. Твоя фирменная манера — лезть в то, в чем ты ни черта не разбираешься. Это психиатрическая клиника, и здесь лечат болезни, пусть используя методы, которые могут казаться жестокими.

Рассел говорил в точности как Нил, словно речь шла о погоде, а не о жизни депоса. “Чужака здесь”, — подумал Николас, уже убедившись, что говорить об этом бесполезно.

— Ероман — твоя работа, — заключил Рассел. — И главная задача сейчас — блестяще ее выполнить. Четко следуй плану, постарайся не приплетать сюда чувства. Мы оба знаем — это тебе всегда мешало.

Николас хотел бы с ним согласиться, но как он мог оставаться равнодушным к тому, что непосредственно касалось его самого? Если бы он только мог рассказать Расселу о своем прошлом…

О Еромане они больше не говорили. Полчаса минули незаметно в блуждании среди парка по петляющим тропам. Только изредка Рассел принимался нахваливать свежий воздух и красоты здешней природы. Полицейские остановились у скамейки возле пруда. Вода в нем заросла тиной, по ее мутной глади скользили листья. Напротив скамьи, воткнутая в землю и опоясанная кустарником, стояла уродливая скульптура пары лебедей. Кто-то отбил им головы, а изящные шеи напоминали сплетенные тела обезумевших угрей, которые пытались взмыть в небо. Рассел использовал скульптуру в роли стола, поставив на спину одному из лебедей свой портфель. Николас был весьма удивлен, когда напарник протянул ему бутылку пива.

— Не ты ли отправил меня лечиться от алкоголизма?

Рассел усмехнулся и опустился на скамейку, подставив лицо солнцу. В тот момент напарник напоминал откормленного домашнего кота, счастливого от жизни, которую он ведет. Воровато осмотревшись, Николас сел рядом с ним.

— Пей, Николас, и не оборачивайся, — сказал соловый депос. — Можешь не бояться, я никогда не дам своего маленького новобранца в обиду.

Потом он приподнял бутылку, его голос прозвучал громом над тишиной парка:

— Это надо отметить! Я рад, что ты здесь, в деле, где тебе самое место. За новую жизнь! Лейн сейчас бы тобой гордилась.