Два образа веры. Сборник работ

Принятие признаваемой мною истины может вести к соприкосновению с тем, о ком эта истина свидетельствует. И все же в одном случае первично существующее соприкосновение, в другом — совершившееся принятие. Очевидно, что доверие тоже имеет начало во времени, хотя сам доверяющий не знает этого начала: он по необходимости отождествляет его с началом со прикосновения. О признающем же нужно сказать, что признаваемую им истину он воспринимает не как нечто новое, возникшее и утверждающее себя именно сейчас, а как нечто вечное, лишь актуализировавшееся сейчас. И все же в первом случае решающим фактором оказывается состояние, во втором — акт.

Религиозная вера представляет собой один из этих двух образов веры, проявляющихся в сфере безусловного. Это значит, что отношение веры здесь — уже не отношение к кому-то или чему-то по сути своей обусловленному, а безусловному лишь для меня, но отношение к тому, что само по себе безусловно. Итак, в религиозной области тоже выделяются два этих образа веры. В одном случае человек "находится в" отношении веры, в другом — он "обращается к" отношению веры. Человек, находящийся в нем, есть прежде всего член общины, союз которой с Безусловным охватывает и определяет также и этого человека. Человек, обращающийся к отношению веры, есть прежде всего индивид, ставший одиночкой, и община здесь возникает как объединение обращенных одиночек. Однако не следует чересчур упрощать этот двойственный характер веры, сводя его к обычной антитезе. Помимо сказанного выше надо учитывать еще одну существующую здесь противоречивость, очень важную для истории веры. Упомянутое состояние, в котором находится человек, есть, конечно, состояние соприкосновения с партнером, т. е. это близость. Но во всем, что произрастает отсюда, все же сохраняется последняя, неустранимая дистанция. А акт признания истины уже предполагает дистанцию между человеком (субъектом признания) и его объектом. Но зарождающееся здесь отношение к тому, на кого указывает признаваемая человеком истина, может перерасти в теснейшую близость и даже в чувство слияния.

Классический пример первого из этих двух образов веры — ранний период Израиля, народа веры, — общины веры, которая возникла как народ, и народа, который возник как община веры. Классический пример второго образа веры — ранний период христианства, новой структуры, которая при распаде старого, оседлого Израиля, а также народов и общин веры Древнего Востока возникла из смерти великого сына Израиля и из веры в его воскресение. Первоначально эта новая структура стремилась, в ожидании близкого конца истории, заменить распадающиеся народы общиной Бога, а затем, когда история началась снова, эта структура стремилась собрать новые народы в наднациональное единство церкви, "истинного Израиля". Израиль, напротив, возник в результате воссоединения более или менее разобщенных родственных племен и традиций их веры. На языке Библии это выражается следующим образом: Израиль возник в результате заключения союза между этими племенами и далее — в результате договора между союзом этих племен и их общим Богом, который стал их Богом-союзником. Сама эта вера в Бога родилась (если полагаться тут на библейские повествования, что я считаю возможным) из

странствий, в ходе которых складывались племена и народ. И народ считал Бога

своим предводителем в странствиях. Таким образом, здесь индивид находится

внутри объективной памяти поколений об этом предводительстве и об этом

договоре, его вера есть постоянное доверие к заключившему договор и

предводительствующему Господу, доверчивое постоянство в соприкосновении с

Ним. Этот образ веры изменился лишь позднее, в пропитанной эллинистическим

влиянием диаспоре, когда еврейские миссионеры пытались приспособиться к тем,

кого стремились привлечь на свою сторону, но глубочайшее ядро веры и здесь

едва ли было затронуто. Христианство, напротив, начинается как диаспора и

миссия. Миссия означает тут не просто распространение веры, она составляет

жизненный нерв общины, так как именно миссия обеспечивает повсюду

существование сообщества верующих и тем самым воплощение нового народа

Божьего. Призыв Иисуса к возвращению в "пришедшее" царственное правление

Бога стал делом обращения — обращения в веру. Жаждущему спасения человеку в

момент отчаяния предлагается спасение с одним условием: если он верит, что

спасение уже произошло, и произошло именно таким образом. Здесь речь идет не

о постоянстве, а о его противоположности — о перемене. Обращаемому

предъявляется требование и предписание поверить в то, что не составляет

преемственности с его прежней верой, т. е. совершить "прыжок веры". Конечно,

внутреннее пространство веры понимается здесь не просто как согласие с

истинностью чего-то, а как устройство самого бытия; но преддверие этой веры

— согласие с истинностью того, что раньше считалось неистинным и даже

абсурдным, и никакого другого доступа к этой вере нет.

Едва ли нужно специально разъяснять, что принцип веры, покоящейся на

признании и принятии в смысле согласия (с какого-то момента) с истинностью