Два образа веры. Сборник работ

Чтобы действительно понять экзистенциальную глубину рассказанного здесь перехода первого существа от истины ко лжи, надо рассмотреть это в рамках происходящей в мире борьбы между обоими принципами. Ибо истина и ложь — две основные направленности или, вернее, основные свойства, в противостоянии которых выражено противостояние двух принципов, добра и зла. Надо только иметь в виду, что истина здесь означает не сознательное совпадение, а ложь — не сознательное несовпадение высказанного с действительным. В Ведах понятием лжи иногда обозначается тревожная попытка скрыться во тьме души, где она, человеческая душа, уклоняется от самой себя, уходит от самой себя, прикидывается перед самой собой. Эта ложь собственному бытию прорывается и в отношении к другой душе, к действительности мира, к божеству. В Авесте она прежде всего — нарушение верности (лгать богу договора, Митре, означает нарушить договор), затем искажение ситуации позицией, даже характером оказавшейся в ней личности. Позиция указывает на характер, однако это отнюдь не последний, ни к чему далее не сводимый факт; он возникает во времени и в безвременье в начале пути, в решающие часы посредством выбора, который личность совершает и должна совершить в своей сущности, выбора между истиной и ложью, а в экзистенциальном выражении — между бытием в истине и бытием во лжи. Бытие же в истине означает в конечном итоге укрепить бытие в средоточии собственного существования, охранять и утверждать его; а бытие во лжи означает ослабить бытие в средоточии собственного существования, запятнать его и сделать его бесправным. Тот, кто истине предпочитает ложь, выбирает ее вместо истины, непосредственно вторгается своим решением в исход мировой борьбы. А это прежде всего оказывает влияние именно на средоточие его бытия; поскольку он отдался лжи бытия, следовательно, небытию, которое выдает себя за бытие, он подпадает под его власть. Так, Йима, властитель демонов, покорился их власти, перейдя от бытия в истине к бытию во лжи; сначала он становится их сообщником, затем их жертвой. Он вызывает действительно гибель бытия в том пункте, который именуется Йимой.

По Августину, сердце которого опалило жаркое веяние зороастризма, в истине и лжи речь идет не о правде и ложности самих вещей, а о голосе души. Душа сама определяет себя к истине или ко лжи. Истина человека — подтверждение посредством истины бытия.

Третья часть

Истина мифов

В двух предшествующих частях я пояснил образы, которые раннее человечество составило себе о противоположности добра и зла, точнее, о зле в его противопоставлении добру. Эти образы говорят о происхождении, скорее, об источниках зла, однако помимо этого они дают нам представление о структуре зла, притом таким образом, что мы находим здесь и указания на характер добра. Однако они интересуют нас лишь в той мере, и только в той мере, в какой это — истинные изображения, в той мере, следовательно, в какой они способны существенно содействовать нашему пониманию природы зла и его отношения к добру. Мифическое введено в сферу нашего внимания ради истины, кроющейся в мифах. Это, конечно, не следует понимать так, будто существовавшая некогда не в мифическом образе истина была затем "облачена" в миф; предполагается, что опыт, имевший место (не "обретенный") в фактических встречах со злом в мире и в душе, непосредственно, а не окольным путем через понятийные или полупонятийные определения концентрировался в мифе. Для этого необходимо, чтобы мы, пройдя через все аллегории и мистософии ненаучных и научных толкований мифов, были готовы и способны воспринять то, что сообщается нам в мифах о человеческой действительности. Человеческая действительность означает для нашего предмета то, что специфически происходит в душе и в жизни человека, предавшегося "злу", и особенно человека, который готов подпасть под его власть.