Два пера горной индейки

— Перед горами мы всё прочли про Ушбу, не просто так — взяли и пошли. И вас просили рассказать о ней. Помните? В поезде? Вы хорошо тогда говорили, а под конец сказали: «Но это пока не для вас». А мы уже знали, что пойдем на Ушбу... Он сразу умер. Там острые скалы. Он упал на них с высоты километра. Вы знаете, там лететь донизу, сами говорили: «Кто падает с Ушбы, того не находят».

— Как он упал? Поскользнулся, что ли? — спросил Петр Суренович.

— Поскользнулся... Нет, он не поскользнулся, он улетел.

Теша закрыл глаза и помолчал.

— Мы не могли, папа, идти на Ушбу, не имели права. Мы скрыли это от Сей Сеича и всех ребят. Никто не знал. Все ушли через перевал к морю, а мы остались. Сказали, что будем возвращаться через Нальчик. У нас были кошки, ледорубы, крючья — два ледовых и пять скальных. Был молоток, веревка была, не альпинистская, не крепкая. План составили. На вершине должны были быть на третий день.

Альплагерь «Шхельду» обходили на рассвете, чтоб нас не заметили и не задержали. На другое утро, только стали подходить к Ушбинскому ледопаду, увидели людей. Кого-то вели под руки. Мы спрятались.

— Это группа «Локомотива» спускалась, — сказал я, — у них травма была.

— Откуда спускалась? — спросил Тешин отец.

Я ответил, что с Ушбы, что до вершины не дошли, камнем задело девушку, и вот ее-то и вели.

— Сильно ударило? — поинтересовался Петр Суренович.

— Да... так... испортило немного профиль, — ответил я. Не хотелось прерывать Тешу.

— Вот оно что, — проговорил тот, — теперь понятно. — И продолжал: — Ледопад очень тяжелый. Простреливается все время камнями и льдом. Шли без веревки. На крутом льду пробовали проходить на передних зубьях, да не получалось, как у вас, Сей Сеич. Не умели. А думали — научились.

— На каких зубьях? — не понял отец.

— На передних зубьях кошек, — сказал я, — есть такой способ подъема, потом вам объясню.

— На Ушбинском плато очень красиво вечером. Восторг был, радовались, — продолжал Теша, — отсюда начали восхождение. В первый день вышли на «подушку» Ушбы. Круто, носом упираешься в лед. Страшно было, ноги ходуном ходили. Но как-то поднялись по крутому льду. А как поднялись, увидели, что нам тут уже не спуститься.

— Ой! — вырвалось у меня.

— Подниматься, папа, по крутому льду легче, чем спускаться, — пояснил мой возглас Теша. — На плато мы оставили под камнем палатку, один рюкзак со спальным мешком и лишние продукты. Остался у нас один мешок и один рюкзак на двоих.

На второй день поднялись от «подушки» до скал Настенко. Крутой лед. Фирн по нему стекает с шелестом. И тут у меня страх пропал. Больше я уже не испытывал страха: я знал, что нам отсюда не спуститься, что нам уже не жить. Оставалось только одно — идти к вершине.

На скалах переночевали и оставили все вещи, решили, что за день дойдем до вершины, там переспим без спального мешка и утром спустимся к рюкзаку.

— Ой! — обхватил я голову руками. Если бы дошли до вершины, они все равно погибли бы на ней.

— По скалам контрфорса вышли на гребень, — взглянув на меня искоса, продолжал Теша, — погода хорошая, парит, снег раскис. Гребень острый, проткнешь его ледорубом, видно ледник. Карнизы свисают, того и гляди улетишь вместе с ними. Тут сразу портится погода. Только что было солнце, вдруг ветер, снег, гроза. Мы стали срываться. Сначала я поехал по льду, Игорь меня задержал веревкой, потом он сорвался, я его задержал. Торопились. Куда — неизвестно. Сели переждать непогоду под скальным жандармом[12]. Сидим молчим. Что говорить? Чувство полной обреченности. Ты нашел пленку? — обратился вдруг Теша к отцу.

— Какую пленку?

— Значит, не нашел. И хорошо. Вторую Игорь отдал Наташе Сервиановой.

Петр Суренович поерзал на стуле, хотел что-то сказать, но промолчал.

— Ну вот, сидим мы, — продолжает Теша, — а я и говорю: «Давай клюкву съедим, пить хочется».

У меня в кармане был тюбик клюквенного экстракта. А он отвечает: «Подожди немного, еще можно терпеть». А тут гроза, молнии сверкают, гром рядом... Засыпает нас снежной крупой. Прижались мы друг к другу под скалой, и я то ли задремал, то ли забылся, только вдруг мысль такая: «Замерзаем!» Игорь будто прочел мои мысли: «Пошли!» Сказал и встал. Гроза отходит. Вылез я из-под жандарма, вышел за ним на гребень, а его нет. Обрывается след на гребне, а самого нет. Только снег стекает по льду и кусок карниза висит, остальной карниз обвалился. Смотрю вниз — ледовая стена, а под ней в глубине острые скалы. Мне туда не спуститься. Если только как он... Там больше километра лететь.